Проклятие рода

Но если воздействовать на Уллу Хемминг собирался лишь посредством пыток, то с Гуниллой его замысел был более изощренным. На ней он хотел испробовать экзорцизм, то есть попытаться изгнать из нее демонов, расположившихся во всех частях уродливого тела. Исходя из этого, те месяцы, что несчастная томилась в заточении, преподобный использовал по своему, настойчиво внушая Гунилле мысль о ее совокуплениях с дьяволом. Для этого он забивал ее голову ветхозаветными сюжетами, где Божественное соприкасается с человеческим, провозглашая гимн соитию плоти. Получившая в меру своим умственных способностей лишь молитвенное образование с какими-то зачатками полагающихся девице знаний, на ее неокрепший разум, поскольку она жила, как отшельница, ни с кем не общаясь, ни зная, ни что такое подруги, ни семья, откровенность отдельных текстов Ветхого Завета произвела неизгладимое впечатление. С другой стороны, настойчивый проповедник постоянно внушал ей чувство греховности плотского наслаждения, источниками которого служили, по его мнению, демоны. И здесь он старательно, раз за разом, заставлял запоминать их имена, вторгнувшиеся в ее тело естественным для мужчины и женщины путем и оставшиеся в нем в различных частях: в горбу – главный демон Асмодей, в искривленном позвоночнике - Левиафан , в уродливом лице – Балаам , в низу живота Исакаарон и т.д. Теперь уже сама несчастная рассказывала преподобному, что в своих снах она переноситься в неведомые места, где из сумрака ночи, являются незнакомые мужчины, все время меняющие свое обличье, представая то в образе стариков, то совсем юных мальчиков. И каждый из них просит отдать девственность сатане, и она не может устоять перед этим соблазном, совокупляясь с ними. Отсюда, священник сделал глубокомысленный вывод, он проведет линию на совращение детей, подверженных сперва испугу, как это произошло на кладбище, а затем уже и на припадки, которыми случались с другими, но за отсутствием обвиняемых – умершей старухи и отпущенной жены, ответственность будет возложена на Гуниллу.

Что касается Уллы, то Хемминг предполагал следующее построение обвинения. Дьявол-инкуб проник в тело молодой женщины и вышел в виде совсем юного темноволосого ребенка, которого она выдала за своего сына, после, используя что-нибудь из арсенала колдовских снадобий, она отравила своего почтенного мужа. Он даже не поленился сходить к аптекарю в надежде услышать что-то полезное в науке ядов, но тот, испугавшись подобных вопросов, лепетал невнятное. Тогда он сам стал изобретать некий рецепт, коим, по его разумению молодая женщина могла отправить на тот свет пожилого мужа. Однако, кроме корня мандрагоры, священник ничего вспомнить не мог.

- Ладно! – Махнул рукой Хемминг. – Отцы инквизиторы лучше меня разберутся с колдовством. Тем более, что они должны быть здесь со дня на день.

И действительно, два монаха, один доминиканец – отец Мартин, другой францисканец – отец Герман, в сопровождении Гилберта и четырех солдат, уже въезжали в Мору.

Попытки отца Мартина разговорить своего собрата монаха были безуспешны. Францисканец лишь кивал головой, но хранил молчание. В конце концов, настоятелю монастыря это надоело и весь остальной путь они обсуждали с Гилбертом «Галльскую войну» Цезаря и другие его походы, что было излюбленной темой для беседы молодого человека.

На пороге церкви, что высилась в центре города, их уже встречал Хемминг. Получалось, что весь синклит был в сборе. За скромной вечерней трапезой преподобный поведал инквизиторам вкратце суть обвинений двух женщин, что должны были завтра предстать перед первым заседанием церковного суда, а также о необходимости проведения процедуры изгнания бесов, по крайней мере, с одной из них.

Францисканец слушал с неподдельным интересом, что было весьма необычно для человека, лицо которого вынужденные попутчики привыкли уже видеть абсолютно неподвижным.

Чем дальше продвигался в своем повествовании преподобный Хемминг, тем все больше и больше хмурился отец Мартин. Гилберт сидел молча – рассказ о ведьмах, инкубах и суккубах, чарах и колдовстве ему был не интересен.

Наконец, трапеза завершилась, и отец Мартин попросил у всех присутствующих позволения удалиться, сославшись на усталость с дороги. Гилберт последовал за ним. Францисканец, впервые за долгое время, подал голос и, наоборот, остался, монах, судя по всему, захотел расспросить о всех подробностях обвинения в деталях, к вящему удовольствию принимающей стороны.

- Пойдем, спать, Гилберт. – Поманил за собой воспитанника настоятель. – Завтра, я уверен, нас ждет тяжелый день. Впрочем, как и все за ним последующие.

- Вы думаете, здесь есть какой-то подвох? – спросил Гилберт.

- Я почти что уверен, сын мой. – Печально покачал головой доминиканец. – Ничего из услышанного мною за трапезой не имеет общего с колдовством или чародейством. Или признаки явного слабоумия, в одном случае, или преступления, а может, обычной клеветы, в другом. Придется нам с тобой в этом разбираться.

- А изгнание бесов, о которых говорит преподобный Хемминг?