Проклятие Шалиона

Он отошел от постамента, на котором был установлен гроб, чтобы дать дорогу священникам и служкам различных квинтерианских храмов, одетым в цвета избранных ими Богов и Богинь. Священнослужители встали в пяти точках вокруг смертного одра ди Санды. В руках они держали священных животных и птиц – обычных участников похоронных церемоний. Кэсерил однажды видел такую церемонию, на которую священник принес в корзинке пять котят с обвязанными вокруг шеи разноцветными лентами. Священник был один, и выглядел он страшно усталым, но заказчик – бедняк, хоронивший единственную дочь, – не мог себе позволить пригласить больше служителей церкви. Рокнарийцы в сходных ситуациях часто использовали рыб, но, в соответствии с их религиозными традициями, числом четыре, а не пять. Рокнарийские священники окрашивали рыб в разные цвета, а потом по маршруту, которым рыбы плавали в тазу, узнавали волю Богов. Какими бы рыбами, птицами или животными не пользовались священники, участвовавшие в церемонии, именно таким способом Боги одаривали усопшего счастьем последнего чуда.

Богатый Храм в Кардегоссе имел возможность организовать похороны с участием самых разнообразных животных и птиц – разного вида, типа, пола и породы. Священник Храма Дочери, одетый в ритуальный бело-голубой костюм, держал в руке хохлатую белую сойку. Наряженная в зеленое женщина-священник из Храма Матери несла на руках большую зеленую птицу, близкородственную, как полагал Кэсерил, птицам из зверинца Умегата. Человек из Храма Сына, сам в красно-оранжевом плаще, вел на поводке молодого лиса, чья ухоженная шкура сияла среди мрачных теней ритуального зала подобно огню. Священник Отца, весь в сером, вел крупного, массивного, явно осознававшего свое достоинство волка. Кэсерил ожидал, что служка из Храма Бастарда, одетая в белое, принесет одну из священных ворон из башни короля Фонзы, но у той в руках оказалась парочка пухлых крыс, с любопытством поглядывающих на собравшихся двуногих своими пытливыми глазками.

Служители культа пали ниц, умоляя Богов подать им знак, после чего встали в изголовье смертного одра и начали по очереди подносить к усопшему принесенных животных и птиц. Священник Храма Дочери стряхнул с руки сойку, но та полетела не к покойнику, а к хозяину – так же, как и зеленая птица из Храма Матери. Лисица, освобожденная от поводка, понюхала воздух, подбежала к постаменту, на котором стоял гроб, и, поднявшись наверх, колечком свернулась возле тела, уткнувшись носом в голову покойника. Улегшись, лисица глубоко вздохнула.

Волк, весьма опытный в подобных делах, не проявил к мертвому ди Санде никакого интереса. Служка Храма Бастарда опустила крыс на каменный пол, но те бросились назад, пробрались по рукаву ее плаща вверх и, выбравшись наружу возле ушей хозяйки, стали попискивать и хвататься зубками за локоны ее волос – так что ей пришлось почти силой отрывать их от прически.

Итак – ничего особенного, никаких сюрпризов. Если человек при жизни заранее не посвящал себя какому-нибудь конкретному Божеству, то души бездетных шли обычно к Дочери или Сыну, а души почивших родителей – к Отцу или Матери. Ди Санда был бездетен, свою юность отдал службе в военном ордене Сына, поэтому, что было совершенно логично, Сын и должен был забрать его душу. Бастард, Бог последнего прибежища, Бог двусмысленный и постоянно противоречащий самому себе, был спасением для тех, кто сделал из своей жизни катастрофу, кого презирали, кем брезговали старшие Боги. Допустим, если умерший имел где-то незаконного ребенка, но не знал об этом и не отдал тому ни части своего сердца, ни должной заботы, его душой могли пренебречь и Сын с Дочерью, и Отец с Матерью. Тут-то и подворачивался Бастард.

Подчиняясь выбору, сделанному изящным лисом Господина Осени, священник Храма Сына выступил вперед, чтобы, завершая церемонию, именем своего Бога благословить мятежную душу усопшего, после чего скорбящие прошли мимо смертного одра ди Санды, возлагая пожертвования на алтарь Сына за упокой новопреставленного.

Кэсерил едва не пронзил кожу ладоней ногтями, когда среди прочих к смертному ложу ди Санды подошел Дондо ди Джиронал. Тейдес, еще не оправившийся от потери, с лицом, исполненным горя и грусти, прошел мимо своего секретаря, сожалея, как надеялся Кэсерил, обо всех своих ссорах с преданным ему наставником. На алтарь он возложил солидную сумму в золоте.

Изелль и Бетрис, обе также были тихими и вели себя спокойно – и во время церемонии прощанья, и позже. Они почти ничего не говорили по поводу сплетен, которые были спровоцированы убийством ди Санды, отклоняли все предложения посетить город и находили мельчайшие поводы для того, чтобы увидеться с Кэсерилом и убедиться в том, что тот жив.