Проклятие Шалиона

Нужно поймать ворону. Нужно. Но одно дело – думать об этом, сидя в теплом кабинете. А другое – ловить их здесь, под полуразбитой крышей башни короля Фонзо. В колеблющемся свете он не видит ни одной птицы!

Неожиданно над головой Кэсерила раздалось хлопанье крыльев, и на балку рядом с ним уселась ворона. Дрожа от волнения, он протянул птице кусок хлеба. Та ухватила лакомство жестким клювом и улетела. Кэсерил негромко выругался, после чего несколько раз вздохнул и попытался привести нервы в порядок. Что у меня есть? Хлеб. Кинжал. Свечи. Под мышкой – крыса в сумке. Сам я на коленях сижу под крышей башни. Знаю ли я, что нужно делать? Знаю. Получится? Не уверен!

Помоги мне! Помоги мне! Помоги!

Ворона вернулась. Хотя, может быть, это была совсем другая птица.

– Кэс! Кэс! – прокаркала она, и голос ее эхом отозвался в темном колодце башни.

– Да, это я, – негромко отозвался Кэсерил.

Он вытащил из сумки крысу, прижал к ее горлу кинжал и прошептал:

– Отправляйся к своему хозяину и передай ему мою молитву.

Резанул крысу по горлу, и густая горячая кровь хлынула ему на руку. После этого он положил все еще подрагивающий труп перед собой и протянул омытую кровью руку вороне. Та, нелепо подскакивая, приблизилась и, раскрыв клюв, склонилась к руке Кэсерила. Тот, увидев черный язык птицы, отшатнулся, но поборол страх и схватил пернатую. Зажав ворону под мышкой, он поцеловал ее в голову и прошептал:

– Прости меня! Но иначе нельзя. Может быть, Бастард накормит тебя пищей Богов, а когда ты долетишь до Него, Он позволит тебе посидеть на своем плече. Лети к своему хозяину и передай ему мою молитву.

Быстрым верным движением Кэсерил свернул вороне шею. Несколько мгновений она трепыхалась, после чего затихла. Он положил ее тело перед собой, рядом с мертвой крысой.

– Господин мой Бастард! – начал он. – Бог справедливости! Бог равновесия и разума! Бог, к которому припадаю я в смертельной нужде! Ради ди Санды! Ради Изелль! Ради всех, кто любит ее – ради леди Бетрис, королевы Исты, старой провинкары. Ради шрамов, исполосовавших мою спину! Ради правды, которая должна победить ложь! Прими мою молитву!

Он не был уверен, что это именно те слова, которые нужно в этом случае произносить, и есть ли вообще на этот случай правильные слова. Он задыхался. Может быть, он даже плакал. Склонившись над мертвыми телами крысы и вороны, он почувствовал вдруг, как страшная боль пронзила его нутро, скручивая кишечник тугими узлами. О Боги! Он и не знал, что может быть так больно!

Ну что ж, это лучше, чем сдохнуть от попавших в задницу браджарских стрел!

И все-таки он не забыл, что в конце нужно вежливо – насколько это возможно – произнести:

– И благодарим тебя за твои благословенные дары, Бог межсезонья.

Так Кэсерил говорил перед сном, когда был еще ребенком.

Помоги мне! Помоги мне! Помоги!

О Боги!

Пламя свечи метнулось в сторону и погасло. Темнота навалилась на него и поглотила – всего, без остатка…

12

С неимоверным усилием он наконец расклеил веки и открыл глаза, невидящим взглядом всматриваясь в нависшее над ним серое пятно, окаймленное черным. Облизав запекшиеся губы, сглотнул. Под ним были жесткие доски настила, и он чувствовал спиной их грубую поверхность. Воспоминания минувшей ночи навалились на него.

Я жив? Я жив. Значит, у меня ничего не вышло…

Он потянулся вправо, нащупал небольшую кучку перьев и отдернул руку. Воспоминания об ужасе, испытанном ночью, отдались тупой болью в животе. Его трясло от пронизывающего липкого холода. Так холодны только трупы. Но он был жив. Он дышал. И был жив и дышал, конечно, Дондо ди Джиронал. И это было утро его свадьбы.

Несколько попривыкнув к сумеркам, царившим в этот ранний час под крышей башни, он заметил, что здесь он не один. На грубых перилах, которыми был увенчан настил, сидела дюжина ворон; они сидели и тихо и молча глядели на Кэсерила.

Кэсерил потрогал лицо. Нет, ран на нем не было, ни одна из ворон пока не попробовала его клюнуть.

– Нет уж! – прошептал он, с трудом шевеля дрожащими губами. – Мной вам не позавтракать. Простите.

Одна из птиц взмахнула было крыльями, но прочие, услышав голос Кэсерила, даже не шелохнулись. Даже когда он сел, никто из них не попытался взлететь.