Проклятие Синь-камня: книжка о потерянной любви

— Назначить иеромонаха Александра-Невского монастыря отца Савелия полковым священником в Великолуцкий пехотный полк, — прочёл офицер. — Вы всё-таки отдаете нам изменника, чтобы мы могли его должным образом казнить?

— Я отдаю своего чернеца в ваш полк, который по какому-то недоразумению долгое время оставался без духовного окаймления, — отвечал архимандрит. — Но попробуйте тронуть его хотя бы пальцем. И кара не заставит себя ждать — уже в вашем отношении.

— Как же так?

— Ну вы же знакомы с житием князя Николы Святоши и знаете о его святой власянице, которая оберегала от ратных опасностей? — с отрешенном видом заявил настоятель. — Так вот, отец Савелий теперь для вас — та самая власяница. Покуда он в полку, с вами Бог. А без него — ждите страшной беды.

Глава двадцать вторая. Хуторянки

Ыюля 14 дня 1733 года, Лифляндия

Как ни удивительно, с капитан-поручиком отец Савелий помирился очень быстро. Конечно, они не стали друзьями — всё-таки между ними была огромная сословная пропасть. Однако, поняв, что трус, дезертир и прочая, и прочая, больше не в его власти, Секерин заметно успокоился. И оказался не таким уж подонком. Особенно когда был трезв.

Иеромонах старался разорвать связь со своим прошлым. С тем отрезком жизни, от которого отрёкся в день пострижения и смены имени. Однако полностью стереть свою память не мог (ну не получалось, и всё). Разве что он стал не столь остро воспринимать прежние события и старых знакомых.

Раздумывая над тем, как бы обратить на пользу внезапную необходимость странствовать, Савелий решил, что всё-таки попробует докопаться до тайны Синь-камня. Не ради того, чтобы предъявить тому счёт. Но ради других заблудших. Быть может, где-то ещё есть такие же поганые идолы, и удастся отвратить людей от дьявольских сделок с ними.

По дороге, кажется, в псковских землях, офицер и иеромонах угодили в сельский праздник. И Савелий спросил о бытующих там обрядах. Про волшебные камни псковитяне ничего не знали — а может просто не хотели откровенничать с чужим священником. Но поведали о недавнем случае с отважным местным парнем.

Герой той легенды страстно мечтал увидеть наяву русалок. Хотя понимал, что это очень опасно. Накануне Петровского заговенья он оправился к знахарю за советом, и тот сочинил юноше такой рецепт: «Когда настанет ночь, и все захрапят, поднимись, разденься донага и нацепи два креста — один на грудь, а другой — на спину. С тем и иди к озеру». Парень строго выполнил все наставления, и шмыг из дому — через овраг, ниву, крапивник, бегом помчался на берег. Смотрит: там множество русалок водят хороводы, поют и радуются.

Все они были голые. Тела их — белы, словно снег. Лица сияли словно полная луна. А волосы светло-огненными кудрями ниспадали с плеч. Парень осоловел от страха и восторга. Он долго любовался красотой озёрных дев, грациозными движениями их тел, наслаждался звонкими голосами. Но вдруг русалки почуяли человеческий дух, и затихли. Немного подумав, они бросились к пришельцу и окружили его со смехом и рукоплесканиями.

Каждая хотела обнять и поцеловать парня, но не смела к нему прикоснуться. Каждая забегала ему за спину, чтобы расположить человека к веселью, но никак не могла этого сделать. Тогда парень приободрился, и сам начал гоняться за девами, пытаясь их ухватить. Водяницы от него ловко уворачивались, и постепенно заманили человека в кусты. Там один из его крестов зацепился за ветку, и упал. Тогда русалки набросились на парня, уронили его в траву, начали ласкать и щекотать. Юноша принялся хохотать. И смеялся до тех пор, пока не умер от перевозбуждения70.

Тема водяниц неожиданно получила продолжение и после прибытия иеромонаха на место службы.

* * *

Солдаты Великолуцкого полка очень обрадовались возвращению «блаженного», однако называть его отцом Савелием отказывались. Для них он оставался Святошей — это прозвище приклеилось намертво. И иеромонаший сан как нельзя лучше ему соответствовал. Впрочем, пока великолучане стояли на квартирах, основная нужда была не в удовлетворении духовных треб, а в знахарских способностях старого-нового служивого. Поскольку полковой лекарь Михайла Гофарт буквально выбивался из сил.

Полк стоял по разным лифляндским хуторам плутонгами71 и даже капральствами, поскольку селения оказались такими маленькими, что просто не могли принять больше пары десятков солдат и унтер-офицеров. Расстояния между хуторами были значительными, и поездки промеж больных отнимали много сил. Свезти же всех в один лазарет не получалось — для него опять же не было места.

Главной причиной хворей стала не болезненность солдат в гадком климате, а напряжённые отношения со здешними крестьянами. И не потому, что те считали русских захватчиками (хотя и это тоже). Самыми болезненными оказались культурные различия. Если прежние хозяева — отзейские немцы и шведы — были той же лютеранской веры, то с православными у лифляндцев никак не складывалось.