Там же, у стройки, они и ночевали, разжигая костры на соседнем пустыре. Многие дома вокруг, да и сама новая церковь, были деревянными. Так что бродяг многократно гоняли. Но потом пришли к выводу, что большой беды от них нет, и отстали. Однако в ту ночь над Андреевским храмом полыхало такое зарево, что пожарная команда приезжала несколько раз. Приезжала, и выясняла, что дело вовсе не в нищих. Вернее, не совсем в них.
— Браток, у тебя не завалялось выпить? — обратился в Святоше какой-то пропойца. — Жуть как холодно. Без костра нам — смертушка.
— Вот, — юноша достал из-за пазухи письмо Гели, и оно полыхнуло в его руках, словно факел.
Нищий напугался, но не убежал. Незнакомый парень его заинтересовал. Разожгли костёр, накидав в него щепок со стройки.
— А выпить у тебя всё-таки есть? А то жутко спина ломит, силов никаких не осталось, — продолжил доставать юношу пропойца.
— Выпить нет, но спина — это не беда, — Мартин протянул ладонь, и в больное место бродяги устремились несколько ярких звёзд.
Нищий крякнул и ухватился за поясницу. Выпить по-прежнему сильно хотелось, но у него больше ничего не болело. Вообще ничего. На нём теперь можно было спокойно пахать! И такой поворот не сулил хорошего. Поскольку убогим подают лучше, а крестьянский труд в ближайшие планы попрошайки не входил.
В ту невероятную ночь оборванцы много раз порывались бежать с пустыря, что у Андреевской церкви. Но бежать им было некуда. На улице свирепствовал мороз, а на пустыре горел уютный костёр. И не только он. К утру основательно поправившие своё здоровье и оттого очень рассерженные нищие Преображенского острова сподобились на то, чтобы преодолеть целых пять вёрст и свести блаженного в Троицкий Александро-Невский монастырь65
.Мартина, который был сильно не себе, они оставили у ворот. Оставили, и наказали монахам передать настоятелю Петру66
, что «сие есть великий святой чудотворец, и самое место ему — в обители, а не среди грешных мирян». Архимандрит в историю с «чудотворством», конечно, но поверил. Однако твёрдо знал: нищие в этом городе входят в круг немногих людей, которым можно доверять. И понапрасну беспокоить братию они бы точно не стали.— Поселите его в богадельную, — велел Пётр. — А за сим разберёмся — великий он святой, али великий грешник.
Глава двадцать первая. Власяница
Святослав Давыдович Черниговский по прозвищу Никола Святоша в 6614 году от сотворения мира стал первым монахом в семье великих князей русских. Он принял множество обетов и тридцать лет не выходил из Киево-Печерской обители. Там он лечил всех страждущих и стал настолько любим народом, что в день его преставления на похороны явился весь город. Своему брату — князю Изяславу — Никола не оставил ни денег, ни земель. Но завещал нечто большее — свою власяницу.
Когда Изяслав начинал болеть, то облачался в рубаху покойного родственника, и от одного этого — переставал кашлять, чихать и сморкаться. Правителя обуревала такая бодрость, что его жена через пару дней начинала жаловаться на головную боль. Потом князь решил надевать заветную вещь не только от хворей, но и на битвы вместе кольчуги. И оставался невредим.
Лишь однажды, согрешив со служанкой накануне сражения, князь не посмел взять в бой святую одежду. И был немедля убит безбожными торками. Похоронили Изяслава в Чернигове — согласно его завещанию в святошиной власянице67
. А Святослава причислили к лику преподобных.* * *
Александро-Невский архимандрит Пётр считался очень въедливым человеком. Пока Мартин лежал в богадельне в беспамятстве, настоятель расспросил священника, отправлявшего требы в Андреевской церкви на Преображенском острове. Но ничего от него добился, поскольку батюшка лишь иногда приходил в тот недостроенный храм, и накануне «представления на пустыре» вернулся к месту постоянной службы. Однако опрошенные бродяги поведали, что безумного чудотворца звали Мартин, и в своём бреду он поминал Солотчинский монастырь.
Возглавлявший обитель в Солотче Софоний Лихуд слыл большим православным подвижником. Хотя не умел ладить с монахами. К тому времени он бежал от взбунтовавшейся солотчинской братии, и обитал в Новоспасском монастыре в Москве. Александро-невский настоятель разыскал старика, и написал ему. В ответ помощники Софония прислали пачку доносов от некоего иерея Саввы. Прочтя их, Пётр сильно удивился. Затем до петербургского архимандрита докатились слухи из Переславля-Залесского, и он удивился ещё сильнее.