Проклятие Синь-камня: книжка о потерянной любви

«Дорогой Мартин! Как странно сидеть над бумагой и думать о тебе, словно я какая-то княжна, а ты — князь. Хотя мы всего-то крестьянские дети. Но время идёт, и судьба меняет нас, а не мы — её. Мартин, я тебя очень ждала! Но ты знаешь, что дворовая девка — не в своей воле, и не может ждать вечно. С год назад к Ульяну Акимовичу явился мой бывший жених из Тонбова, и они сговорились о моём замужестве. Пока что Григорий не собрал денег на мой выкуп, но генерал Сенявин милостиво разрешил нам обвенчаться. У нас родился сынок Захарка, и теперешняя жизнь моя совсем не похожа на ту, что была в селе. В общем, если ты вправду желал мне добра, тебе не должно печалиться. Сам же ты наверняка вскоре обретёшь своё счастье. Отправляйся в Саратов — Ася вроде бы овдовела, и с радостью примет свою прежнюю любовь. Вечно буду помнить тебя, Ангелина. Ну почему же тебя так долго не было?».

Когда смысл почитанного дошёл до юноши, и когда он осознал, что это значит… Нет, он пока просто не мог с этим свыкнуться. Ведь однажды уже было предательство Гели в лесном скиту. И после этого она снова явилась к нему, и так отчаянно молила о помощи… Но «дворовая девка не в своей воле», «мой бывший жених», «у нас родился сынок». Что всё это значит? Он принял бы её и с чужим ребёнком, если бы любимой пришлось родить против своей воли. В конце концов, велика ли разница — бежать от барина, или от нелюбимого мужа и его семьи? Но «тебе не должно печалиться»…

Может ли так оказаться, что он столько времени любил совсем не ту женщину? Любил мираж, созданный собственными мечтами. Любил лишь потому, что просто пришло время любить, а Геля в тот момент находилась рядом, и на её месте могла оказаться другая? Помнит ли он вообще, чего требовал около Синь-камня? «Прошу тебя, Господи, сделай так, чтобы она была счастлива». И вот теперь она избежала угроз и пыток цареубийц. Избежала и, кажется, счастлива. А он? Почему на душе так гадко?

— Подвинься, парень, — вернул Мартина в мир чей-то голос. — Ульян Акимович скоро приедут, а ты моё место занял.

Рядом стояла какая-то юродивая — грязная, оборванная и, видимо, давно ходившая под себя. Мартин от неожиданности отшатнулся и перестал дышать (чтобы не стошнило):

— Какой Ульян Акимович?

— Ну Сенявин, генерал и благодетель. А ты же не из наших, и одет как-то странно… А ну давай отсюдова. Ишь, удумал, — раздухарилась нищенка.

— Генерал Сенявин, благодетель, — прошептал Святоша, и разу понял, кто во всём виноват.

* * *

Вечерело, и против дома генерал-майора постепенно собрались побирушки. Многие из них выглядели по-настоящему жутко — больные, убогие, смердящие. На их фоне вонючая баба, пытавшаяся шугануть Мартина, была просто утончённой аристократкой. Юношу хотели выгнать с козырного места, но беглый солдат огорошил нищих таким жутким взглядом, что те немедля отстали.

В сумерках к дому подкатила карета. Из неё выскочил невысокий человек в богатой шубе. Тонкий нос, брови вразлёт, на голове парик. За хозяином семенил слуга. Началась раздача милостыни — это был какой-то давний ритуал. Сенявин отсыпал слуге монет — для тех, кто просит Христом. Но сам почему-то не желал уходить в дом. Наверно, хотел, чтобы нищие наверняка поняли, кто именно их благодетельствует.

С утра стало ещё холоднее, и Ульян Акимович, стремясь побыстрее завершить дело, принялся подавать ещё и лично.

— Вот. Помолись за меня, голубчик, — сказал генерал, и сунул денежку Мартину. — Мне ныне это крайне пригодится.

К тому сроку Святоша уже с час сражался со своей кровью. «Цареубийца и казнокрад», «самодур, лишивший меня единственного дорогого человека», — говорила одна половина блаженного. «Я поклялся никогда не убивать» и «этой смертью всё равно ничего не исправить» — настаивала другая. В конце концов из груди рванулся сизый пар, и когда парень поднял глаза на генерала — облачко ударило старичка прямо в голову.

Ульян Акимович покачнулся и упал на снег. Слуга отчаянно закричал. Вокруг началась кутерьма. Из распахнутых ворот к толпе нищих, размахивая плётками, ринулись какие-то казаки. Слуга с возничим пытались поднять генерала, но тот то ли находился без чувств, то ли был уже мёртв. Юродивые, поняв, что сейчас их ждет избиение, а может даже арест, бросились бежать, причем не врассыпную, а всей гурьбой.

В паническое бегство, сам того не желая, оказался вовлечён и Мартин, не понимавший, что сотворил, и вообще не понимавший, на каком свете находится. Очнулся он только на паперти у церкви апостола Андрея Первозванного64. Она ещё была не достроена, но на острове храмов отчаянно не хватало. Так что службы велись прямо в притворе. На прихожан, посещающих эти богомолья, и рассчитывали нищие. Те из них, кто обосновался рядом с папертью.