— Переоденься, — потянул юноше мешок капрал Иванов. — Тут штатская одежда и немного денег. Целым полком собирали, все за тебя готовы молиться, включая некоторых обер-офицеров. Конвой у дверей обещал спать, пока ты не уйдёшь. И застава на выходе из полковой слободы — тоже. Главное — беги, и не останавливайся.
— Но вас же, наверное, накажут?
— Беги, ни о чём не думай. Мы тут всё одно — пушечное мясо. А ты многим людям сумеешь помочь. Твоя доля — не по казематам гнить.
— Даже не знаю, что сказать. Спасибо, и храни вас Бог!
— Прощай. На том свете сочтёмся.
Глава двадцатая. Фея
Мартин и раньше думал о том, чтобы бежать из полка. Он так долго добирался до Питербурха не для того, чтобы сидеть в казарме. Ведь ему надо было выручать Гелю… Если бы не она, юноша не возражал против солдатской службы. Когда-то в детстве он даже мечтал попасть в рекруты. Ведь это давало возможность вырваться из ненавистного хлева. И вообще — переменить свою судьбу. А сложить голову в бою… Ну что ж, это не хуже, чем надрываться на крестьянском наделе, и потом помереть от голода в неурожайный год.
Но что поменялось с тех пор? Почему сейчас он вместо того, чтобы сдаться первому же патрулю или мчаться хоть в Ветку, хоть на Выгоречье… Почему он бредёт по утреннему городу? Причём совсем не в направлении застав, а в центр — к Преображенскому острову63
?..Мы часто не видим друг друга. За вожделением, за ревностью, за суетой. Не видим самого главного. Не видим мелочей, составляющих это главное. Поклоняемся иллюзиям, любим в них по большей части себя. Но не составляет ли эта иллюзия саму суть счастья? Так ли необходимо её разбивать, когда неизвестно, насколько суровой окажется правда?
Вроде бы взрослые люди должны принимать жизнь, какой она есть. Без сказочных фей и витязей на белых конях, лягушек-принцесс и королевичей в облике чудищ. Но что, если юношеская мечта — и есть твой главный жизненный стержень? С чем ты останешься, открыв, что лягушка — просто склизкая тварь, а чудище — бессовестный монстр?
Суть человека не изменить. Но не бывает людей однозначно плохих или безусловно хороших. У всех свои демоны. Но при этом каждый из нас на свой лад — херувим. И, быть может, всё-таки стоит присмотреться внимательнее? Тогда за спиной у сварливой жены затрепещут ангельские крылья, а на плечах обрюзгшего мужа — сверкнут боевые латы? Просто мы часто совсем не видим друг друга.
* * *
Преображенский остров был отрезан Невой, и будь сейчас лето, на переправе беглый солдат (хоть и не в форме) неизбежно привлёк бы к себе ненужное внимание. Но в феврале огромная река была покрыта льдом и присыпана снегом, по которому проложили множество тропинок и санных дорог. По ним туда-сюда сновали люди всех возможных сословий. И затеряться среди них оказалось очень легко.
Перебравшись на остров, юноша принялся выспрашивать у прохожих, и вскоре отыскал каменный дом генерал-майора Сенявина. Ворота во двор были заперты, но внутри кипела жизнь. Парень встал у решётчатой ограды и принялся ждать, притоптывая ногами. Саднила разрубленная шпицрутеном спина. Мороз кусался и, здесь, в болотной сырости, холод переносился намного тяжелее, чем в Пичаеве. Но молитвы Святоши вскоре принесли желаемое — неподалёку от ограды мелькнула Геля.
Она была одета как горожанка, и за прошедшие с их последнего свидания два года сильно переменилась. Мартин не сумел бы объяснить, как именно. Просто раньше была девушка, а стала — молодая женщина. Хотя её глаза всё также полыхали зелёным. И он бы узнал бы их и через пятьдесят лет.
Юноша прирос к забору, и от переживаний не мог раскрыть рта, чтобы окликнуть любимую. Казалось, Геля сейчас уйдёт, и ему придётся стоять на морозе ещё неделю в ожидании нового случая. Но тут она обернулась, узнала Мартина и побледнела. Насколько вообще могло потерять в оттенке её без того неяркое лицо (да ещё на холоде). Было видно, что девушка боролась с собой, и какое-как овладела чувствами. А после того — дала своему поклоннику знак: жди здесь, и никуда не уходи.
Мартин ждал. Ведь ради Гели он растерзал драгуна, подверг себя смертельной опасности лечения эманическим камнем. Ради неё он покрывал цареубийц и чуть не продал душу Синь-камню. Он мог бы выполнить любой её приказ. А тут всего-то — «никуда не отходи»… Примерно через час к ограде подошла Марья — гелина младшая сестра. И, ни слова не говоря (хотя они с Мартином прожили в одном доме много лет, и были отлично знакомы), просунула через решётку свиток, перетянутый красной ниткой. И ушла.
Это было письмо. Юноша перебрался на другую сторону улицы, облокотился о стену, и, отогревая дыханием замёрзшие ладони, разорвал нить. Развернув свиток, он принялся читать. Кровь молотила по вискам, буквы прыгали, смысл ускользал. Но с пятого или с десятого раза Святоша всё же сумел разобрать слова и вникнуть в их суть. Геля писала: