Проклятие валькирии

И Лейви в ответ пожал его руку тоже, смешивая их кровь и не требуя долгих речей. Они прошли под тяжелой, сыпящей на голову землю плоской дерна в знак заключения между ними союза, крепче братского. Ингольв старался не думать о том, как легко Эйнар переступил через него в угоду себе и отцу. Хотелось верить, что Лейви все ж другого нрава. Время покажет.

Хирдманны не стали поднимать шум вокруг совершившегося таинства. Но если понадобится, каждый из них подтвердит, что видел все своими глазами. Они неспешно разошлись, тихо обсуждая между собой последние вести. Краем уха Ингольв уловил упоминание Эйнара, кто-то вспомнил и Фадира, гадая, что теперь будет.

И разговоры не стихали до следующего дня, когда спешно был собран тинг. Только отпраздновав свадьбу, теперь все готовились к погребению. И многие задавались вопросом, как долго это будет продолжаться.

Все не могли поместиться в длинном доме, как бы велик он ни был, а потому для проведения суда собрались на берегу, недалеко от стены поместья, но так, чтобы места хватило каждому.

Когда Инголье под присмотром стражи пришел на собрание, Альвин Белобородый уже был там, словно ему не терпелось наказать его поскорей. На миг даже подумалось, что ярлу удастся уговорить молодого конунга на казнь. Но закон просит другого, и вряд ли он настолько осмелеет, чтобы в открытую пойти против него. Вслед за отцом пришла и Мерд под руку с мужем. Хакон нынче оделся богаче обычного, покрыл плечи отороченным лисьим мехом плащом, надел рубаху, шитую золотой тесьмой, не иначе привезенной из какого похода. Все же это первый его тинг, где он встанет перед народом, чтобы показать свою власть и справедливость. Тогда-то и станет ясно всем, чего дальше ожидать от правителя, к которому здесь еще никто не привык.

Мерд тоже выглядела истинной женой конунга. Теперь не всякий раз, верно, увидишь на ней мужцкие порты да оружие в руке: поверх искусно расшитого по вороту и рукавам платья она надела хангерок тонкой шерсти, украшенный разноцветными бусами и золотыми фибулами. Волосы сплела в косы, убранные за спину и блестящие в мутном утреннем свете снежной белизной.

Мерд тоже выглядела истинной женой конунга. Теперь не всякий раз, верно, увидишь на ней мужцкие порты да оружие в руке: поверх искусно расшитого по вороту и рукавам платья она надела хангерок тонкой шерсти, украшенный разноцветными бусами и золотыми фибулами. Волосы сплела в косы, убранные за спину и блестящие в мутном утреннем свете снежной белизной.

Она ничуть не таясь смотрела на Ингольва. Он и хотел бы понять, что кроется за ее взглядом больше: обиды, боли об убитом брате или сожаления о том, что так все заканчивается. Закончились времена, когда они могли беззаботно сходиться в поединках, призванных не повысить мастерство, а быть ближе друг к другу. Могли бросаться двусмысленными словами, не краснея и не опасаясь кары от строгих родичей. Все кануло в темную бездну. Но странно: Инголье не жалел о том. Так будет лучше.

Чуть позже пришли и Фадир с сыновьями. Тем в этот раз было словно все равно. Пожалуй, они были рады любому исходу тинга: казнят Ингольва или изгонят. Лишь бы с глаз долой.

Хакон занял свое кресло, вынесенное на улицу как раз для такого случая. Одну руку, унизанную кольцами, положил на подлокотник, а обрубок другой прикрыл плащом. И верно, его увечье не сразу бросалось в глаза, потому что воин вел себя не как увечный. Мерд села рядом. Долго и старательно она оправляла подол, словно ей было очень неловко в своем новом обличий.

Помалу вокруг собрались и воины, показалось, все до единого. Пришли и хевдинги, что прибыли на свадьбу, но невольно угодили на суд. Лейви протиснулся вперед и встал, скрестив на груди руки: никто не попытался затолкнуть его обратно в толпу.

Хакон окинул всех взглядом и удовлетворенно кивнул своим мыслям.

— Я рад, что все смогли спешно собраться на тинг Сегодня мы будем судить Ингольва, сына Радвальда Белая Кость, за совершенное убийство Эйнара, сына Альвина Белобородого, — зычно проговорил конунг

Альвин переступил с ноги на ногу, и его тяжелый взгляд слоено дубиной опустился на голову.

— Я требую казни бастарда, — заявил ярл, но его слова потонули в недовольном гуле воинов.

Альвин от того ничуть не стушевался, только набычился сильнее, готовясь упорствовать в своем требовании. Хакон поднял руку, жестом обрывая шум. Фадир, чуть исподлобья оглядывая воинов, чему-то усмехнулся едва заметно, а затем склонился к уху сына, рядом с которым сидел, и шевельнул губами. Хакон выслушал его, но ничего, по чему можно было бы догадаться о сказанном, не отразилось на его лице.

— Я понимаю и разделяю твое негодование, ярл Альвин, — заговорил он снова. — Но по справедливости и закону, без которого мы давно превратились бы в кучу головорезов, нужно выслушать и самого Ингольва. Ведь его поступок тоже был совершен по причине, что кажется ему достаточной для убийства.

— Они были побратимами! — рявкнул Альвин.