В остальном ужин прошел спокойно. Кнут расспрашивал о том, что же все-таки случилось в Скодубрюнне. И хоть неприятно было обо всем вспоминать, а не отмолчишься. Пусть знает, каковы его новые соседи и на что способен его конунг Фадир Железное Копье. Впрочем Датчанин на словах не спешил никого осуждать. У всех своя правда и справедливость. Уже хорошо, что под кров пустил, дал постирать да просушить одежду. Накормил досыта и позволил остаться на ночь в своем доме. Правда, Асвейг и Гагара отправили спать е хижину к его треллям.
— Сам посуди, дам я слабину твоим невольникам, а там и мои на хозяйские постели дрыхнуть полезут, — оправдался Кнут, понимая, что Ингольву это, скорей всего, не понравится.
Тот ничего не возразил, хоть и едва сдержал негодование. Несправедливым ему теперь казалось, что девчонка вновь вернется в рабское жилище. Но тут же сам себя спросил: а чего хотел, удерживая ее на привязи и боясь, что, как только она станет свободной, убежит прочь, позабыв о связи между ними? Ведь какое по большому счету ей дело до того, будет он жив или умрет?
В отличие от прошлой ночи, в эту спать совсем не хотелось. Не давало покоя появление фюльгьи, сулящее беду. Ингольв безуспешно проворочался на постели, слушая храп Лейви и отдаленный — Кнута. А после вышел наружу.
Закат давно уж отгорел над окоемом. Только темные силуэты деревьев и гор отхватывали половину неба, что еще хранило последний свет зари. Было влажно и на удивление тепло: лето все ж разгоралось. Ингольв встал в нескольких шагах от порога, разглядывая ледяную россыпь звезд над головой. Послышался неподалеку тихий женский смех. Фигурки рабынь мелькнули в сумерках, и можно было поклясться, что они сейчас обсуждают прибывших вечером гостей. Показалось даже, упомянули Лейви и Гагара. Завидев его, смущенно замолчали, но одна девушка отделилась от гурьбы и пошла к нему. По одной только походке ингольв узнал Асвейг.
— Не спится? — она остановилась рядом. Уж чего, а этого он от девушки не ожидал. Думал, так и будет сторониться его, как прокаженного.
— Да все думаю, прислушиваюсь, не ждет ли нас здесь какой напасти.
— Датчанин показался мне добрым и открытым, — Асвейг обхватила себя руками за плечи. — И если ты веришь ему…
— Я никому сейчас не верю, — оборвал ее Ингольв.
— И даже Лейви?
Он вздохнул, понимая, что как раз скальду доверял безоговорочно, и даже не задумывался над этим. Ни единой тени сомнения не рождалось насчет него. Возможно, зря. Но там видно станет.
— Ему верю. И тебе. Думаю, ты совершенно искренна в своей ненависти ко мне.
Асвейг вдруг усмехнулась, но тут же помрачнела и глянула искоса, проверяя, заметил ли. Он заметил. Но не подал вида. Девушка сжала в ладони свой амулет, о чем-то напряженно думая.
— Я не ненавижу тебя, Ингольв, — наконец молвила. — Но мне было больно ото всего, что ты вынужден был сделать. Этого не изменишь.
Внутри все вздыбилось от укора в ее голосе. Ингольв едва сдержал гнев, что боролся сейчас в нем с невыносимой тягой к этой девушке. Избавиться бы от нее навсегда. И забыть.
Так и не дождавшись от него больше ни слова, Асвейг ушла. Ингольв тоже постоял немного, ощущая, как нарастающая прохлада лижет руки и лицо. Показалось даже, что вновь сейчас появятся перед ним фюльгьи и все разъяснят. Но тишина во дворе становилась плотнее, будто шерстяные волокна едва слышных звуков и разговоров скатывалась в нить безмолвия. Темнота накрывала все вокруг непроглядным коконом. И никого не появлялось. Почувствовав, что усталость все же берет свое, Ингольв вернулся в дом.
Когда он проснулся от далекого гомона, то не сразу понял, что сейчас: уже утро или еще ночь. Тут же вцепились в ворот пальцы Лейви, а перед замутненным взором мелькнула фигура Хельги.
— Охотники за головами здесь, — буркнул скальд и отпустил Ингольва, когда понял, что тот проснулся.
— Какого?..
Лейви развел руками.
— Кнут сейчас с ними разговаривает. Предупредил, чтобы мы не высовывались.
Ингольв сел и тут же протянул руку за поясом с оружием. То, что охотники за головами пришли сюда очень вовремя, может говорить только об одном: они знали, где искать. Такие же изгнанные за убийства, эти мордовороты не упускали случая поймать кого-то из провинившихся и расправиться на месте, либо доставить тому, кто отдал приказ. За это они имели неплохие барыши, которые скоро пропивали или откладывали на вергельд, который после платили на тинге, чтобы снять с себя вину за проступок. Все зависело оттого, устраивала их полуразбойничья жизнь или нет.
Ингольв оделся и, пройдя мимо напуганной хозяйской дочки, приоткрыл дверь. Выглянул в образовавшуюся щель: неподалеку Датчанин как раз разговаривал с полудюжиной мужей, которые беспрестанно озирались и прислушивались. Они точно знали, что те, кого ищут, здесь. Однако против хозяина не попрешь. К тому же в поместье много дружинников — мигом на куски порежут, коли начать глупить. Потому охотники просто слушали Кнута, но и шагу лишнего на двор не делали. Вскорости им это надоело, и они друг за другом ушли, так ничего и не добившись от Датчанина.