Проклятие валькирии

Утром показалось, проснулся он первым. Но в следующий миг почувствовал острый запах каких-то трав. Рунвид готовила отвар. Верно тот, что предназначался для испытания ульфхеднара. Состав его знали только нарочно обученные женщины в Скодубрюнне, и они никогда не раскрывали его секрета другим. Для человека непосвященного он мог бы оказаться опасным.

Рунвид же зловещее предназначение зелья ничуть не смущало. Она даже тихо напевала что-то себе под нос, словно готовила похлебку для внуков. Не в силах больше выносить этот смрад, Ингольв встал и, кивнув на ходу вельве, вышел на маленький двор, что ютился за ее домишком. Оказалось, там пережидала приготовление на редкость вонючего снадобья и Асвейг. Она сидела на потемневшей от сырости лавке и, уперевшись локтями в ларец на коленях, смотрела перед собой. Легкая морось, что сыпала с неба, укрытого непроглядной пеленой серых облаков, похоже, совсем не доставляла ей неудобства.

Ингольв завязал ворот рубахи, медленно подошел, стараясь потревожить ее не слишком резко, и сел рядом.

Девушка перевела на него задумчивый взгляд и выпрямилась, накрывая коробочку краем платка. Как будто он по-прежнему мог его забрать.

— Стало быть, ты во многом разобралась вчера. Асвейг пожала плечами.

— Во многом да не во всем. Думается мне, Рунвид опять что-то недоговаривает. Но вытягивать из нее я больше ничего не хочу.

— Может быть, это и правильно. Мы хотим знать многое, но не все знания приносят радость, — Ингольв покосился на ларец. — Даже большинство приносят только печаль. Ни одно знание о своей судьбе и о том, кто я, не принесло мне ничего хорошего.

— А кто же ты? — кажется, ей действительно было интересно. — Я уже поняла, что не все, что слышала о тебе — правда.

— Правда то, что я сын рабыни и убийца. Этого из жизни уже не выкинешь. И это то, о чем я сожалею. Если первое от меня не зависело, то второе — только моя вина.

— Я думала, ты не сожалеешь о том, что убил Эйнара, — Асвейг склонила голову сильнее, заглядывая ему в лицо. Но в голосе ее не было упрека.

— Я не о том убийстве говорю. Когда мне было тринадцать лет, я убил брата. Законного сына Радвальда. Только за то, что тот надо мной насмехался. Он был вредным, правду сказать. Не в пример злее остальных. И ненавидел меня больше, словно я чем-то лично ему насолил… Я утопил его на рыбалке. Просто держал под водой, пока он не задохнулся.

Девушка не отшатнулась, продолжила смотреть так же внимательно, словно ждала продолжения истории. Да только что тут еще расскажешь? Никто так и не простил ему того проступка. Даже отец.

— Это было давно, — наконец проговорила Асвейг, когда поняла, что Ингольв больше ничего не добавит. — И теперь я знаю, что вряд ли кто-то может соперничать со мной в убийствах.

Она невесело усмехнулась и отвела взгляд. Ингольв посмотрел в сторону дома, откуда еще тянуло мерзким снадобьем.

— Знаешь… Возможно, сегодня весь день я буду плохо соображать. Возможно, после и вовсе умру, когда разорвется связь между нами. Поэтому хочу сказать сейчас, — он осторожно тронул девушку за подбородок, призывая к нему повернуться. — Раньше я сожалел, что жизнь свела меня с тобой. Я винил тебя во многом и подозревал в зле, что ты могла против меня удумать. Но время показало, что я был не прав. И я очень надеюсь, что, когда все закончится, ты сумеешь простить меня и найти свой путь. И может быть даже вернешься домой, откуда бы ты ни появилась. И если я еще смогу что-то сделать, то помогу тебе. Потому что виноват перед тобой. Я должен был объяснить все сразу, а не выдумывать то, чего нет.

Асвейг шарила взглядом по его лицу, и ее губы почему-то дрожали. Несколько мгновений она словно пыталась совладать с подступивший и слезами и подобрать хоть какие-то слова.

— Я все понимаю, — шепнула она, когда он замолчал, не зная еще, что добавить. И так словно душу наизнанку вывернул. — Я давно уже поняла.

Легкий вихрь рыжих локонов, с утра еще не собранных в косу, окутал его, когда девушка обняла за шею и прижалась, словно немного смущаясь, но стараясь ответить хоть каким-то теплом на его слова. Ингольв почти одурел от ее близости, и подумалось даже, что зелье ему не понадобится, если только… Он обхватил Асвейг за талию и притянул к себе, усаживая на колени. С грохотом упал на землю ларец. Трепетная, словно травинка под ветром, она казалась в его руках тонкой и хрупкой. Девушка сама нашла его губы и прильнула поцелуем, таким отчаянным, словно и правда скоро умирать. Не ему, так ей. Ингольв зарылся пальцами в ее волосы, отвечая со всем жаром и нетерпением: он не хотел больше сдерживаться. И чудилось, что невидимые обжигающие потоки лозой обвивают их двоих, сближая все сильнее, требуя, чтобы они стали единым целым и не мучались больше, стараясь держаться порознь. И в этом не было ничего неправильного или чужеродного. Как будто только ее одну в жизни он должен был обнимать и желать так сильно, что все тело словно каменеет — тоже.