Проклятое сердце (ЛП)

— Это коктейли исторической эпохи, — терпеливо объясняет Кармин. — Просто небольшой образец каждого из них. Здесь есть Bee’s Knees — джин с небольшим количеством меда и лимона. Затем Mary Pickford — это кубинский ром с ананасом и гренадином, который придает этот прекрасный розовый цвет. Я уверен, что вы уже пробовали Sidecar — бренди сауэр с коньяком, апельсиновым ликером и лимоном. И, наконец, классический Chicago Fizz — немного темного рома, рубиновый портвейн, яичный белок, лимон и содовая.

Он ставит миниатюрные коктейли в ряд перед Симоной и называет каждый из них.

— Твое здоровье, — говорю я, беря Chicago Fizz. Симона осторожно поднимает тот же напиток. Мы чокаемся бокалами, и она делает глоток.

— Неплохо, — говорит она.

У нее над губой пенистые усы. Это делает ее еще больше похожей на маленькую кошечку. Я не могу сдержать улыбку.

— Что? — спрашивает она, улыбаясь мне в ответ.

— Ничего, — говорю я.

Она начинает хихикать.

— Почему ты смеешься? — спрашиваю я ее.

— Просто, — говорит она, качая головой.

Я замечаю свое отражение в зеркале над баром. У меня тоже есть усы.

Мы оба смеемся так сильно, что мужчины за другими столиками бросают на нас неодобрительные взгляды.

Я осторожно вытираю салфеткой свое лицо, затем ее.

— Ты не собиралась мне рассказывать, не так ли? — спрашиваю я.

— Нет, — фыркает Симона.

Я кладу свою руку поверх ее руки, лежащей на столе. Ее рука тонкая и идеальной формы. По сравнению с ее моя выглядит как бейсбольная перчатка.

Музыкальный автомат в углу переключает пластинки. Несмотря на то, что этот бар в стиле 20-х годов, большая часть музыки, которая играет, на самом деле относится к 60-м или 70-м годам, поскольку для большинства посетителей это «старые добрые времена».

Звучит «Ring of Fire» Джонни Кэша.

— Потанцуй со мной, — говорю я Симоне.

— Никто не танцует, — говорит она.

— Но мы — да, — говорю я, поднимая ее из-за стола.

Я дерьмовый танцор. Я уже знаю это.

Это не имеет значения. Я просто хочу прижать Симону к своей груди. Никого не волнует, что мы танцуем. Они бросают на нас быстрый взгляд, затем возвращаются к своим разговорам.

Я чувствую сладкий, чистый аромат волос Симоны. Она точно знает, как двигаться.

После еще нескольких песен мы снова садимся за наш столик. Мы пробуем все напитки, а также еду. Симона раскраснелась от выпитого. Ее щеки розовеют, и она становится более разговорчивой, чем когда-либо. Она задает мне всевозможные вопросы.

Я выпил не так уж много, но чувствую себя опьяненным ее видом. Ее румянцем и блеском глаз. Они меняются в зависимости от освещения. Иногда они прозрачные и золотистые, как мед. Здесь, при слабом освещении, они выглядят такими же оранжевыми, как янтарь.

— Ты… мафиози? — шепчет Симона, не желая, чтобы кто-нибудь еще слышал.

— Наверное, — я пожимаю плечами. — Это не похоже на банду, в которую можно вступить. У нас семейный бизнес.

— Что ты имеешь в виду? — спрашивает Симона. Она выглядит искренне любопытной, а не осуждающей.

— Ну… — я пытаюсь придумать, как это объяснить. — Как и в любом бизнесе, есть сделки, которые заключаются честно, и те, в которых используются лазейки. Есть законы, которым следуют, и те, которые никто не соблюдает, потому что к черту людей, которые их издали — они такие же грязные, и они точно так же используют их ради денег и власти.

Я пытаюсь придумать, как это сформулировать, не оскорбляя ее.

— Твой отец — он заключает сделки, просит об одолжениях. У него есть друзья и враги. Мой отец такой же.

— Наверное, — говорит Симона, играя с бокалом. — Однако ты занимаешься не только темными сделками, не так ли?

Она смотрит на меня, не желая обидеть меня вопросом, но желая знать правду.

— Нет, — говорю я. — Не только.

Только в прошлом месяце мы с Неро ограбили два бронированных грузовика в Канаривилле. Я не гнушаюсь никакими преступлениями.

Мне насрать на кражу из банка. Банки, правительства, предприятия — вы покажите мне те, которые работают действительно чисто. Все это система для перетасовки денег, и я имею такое же право выкачать несколько тысяч, как и любой толстый банкир.

Я бы не стал причинять кому-то боль ради забавы. Но когда есть повод… Я не колеблюсь.

— Ты когда-нибудь кого-нибудь убивал? — спрашивает Симона так тихо, что я едва слышу ее из-за музыки.

Я чувствую, как моя челюсть непроизвольно сжимается. Я убил кое-кого в ту ночь, когда мы встретились. И это было не в первый раз.

— А ты как думаешь? — спрашиваю Симону.

Она прикусывает губу, не в силах ответить. Или не желает.

— Пойдем, — говорю я. — Давай выбираться отсюда.

Мы снова садимся в Бронко и едем на восток, к Лейкшор Драйв. Я открыл окна, и прохладный ночной воздух проникает внутрь салона.

Симона выглядит немного сонной, потому что уже поздно или потому, что она не привыкла к выпивке. Я опускаю ее голову к себе на колени, чтобы она была ближе и могла отдохнуть.

Она лежит там, положив руку мне на бедро.