Проклятые

Демон сидит, подперев подбородок руками. Опираясь локтями на стол, он глядит на экран компьютера и ждет. Нетерпеливо постукивая когтем по краю клавиатуры, демон возмущается:

– Ненавижу этот чертов дозвон по модему! Как будто у нас все еще ледниковый период.

Через пару секунд он вновь берет в руки газету с кроссвордом.

– Карточная игра. Восемь букв. Первая «к».

Старушка, стучавшая меня по плечу, продолжает смотреть на меня сияющими глазами. Ее пушистые волосы, белые, как вата, скручены в тугие кудряшки. Голос дрожит.

– Телефонисты сказали, что ты можешь находиться здесь. – Она улыбается, демонстрируя полный рот жемчужно-белых зубных протезов. – Я Труди. Миссис Альберт Маренетти? – Ее интонация делается вопросительной.

Демон колотит соколиным когтем по боковой стенке компьютерного монитора и ругается себе под нос.

Да, все мои помыслы заняты поисками Горана, предмета моих романтичных девичьих грез, но я все-таки НЕ ЗАБЫВАЮ об эмоциональных потребностях других людей. Особенно тех, кто недавно скончался после продолжительной неизлечимой болезни. Я обнимаю эту миниатюрную сгорбленную старушку и радостно восклицаю:

– Миссис Труди! Из Колумбуса, штат Огайо! Конечно, я вас помню! – Я легонько чмокаю ее в напудренную морщинистую щечку. – Как ваш рак поджелудочной железы?

Сообразив, что мы явно не в той ситуации, чтобы задавать подобные вопросы, – мы обе мертвы и обречены на вечные муки в аду, – я спешу добавить:

– Как я понимаю, не очень.

Старушка глядит на меня, ее голубые, как небо, глаза влажно блестят.

– Ты была так добра, так терпеливо со мной разговаривала. – Ее старушечьи пальцы легонько щиплют меня за обе щеки. Зажав в ладонях мое лицо, она пристально смотрит на меня и продолжает: – И поэтому перед самой последней поездкой в хоспис я сожгла церковь.

Мы обе смеемся. Громко и от души. Я знакомлю миссис Труди с Бабеттой. Демон Акибель стучит когтем по клавише ввода, снова, снова и снова.

Пока мы ждем, я хвалю миссис Труди за выбор обуви: черные мягкие туфли без пятки, на низком каблуке. Она сама в темно-сером твидовом костюме и нарядной тирольской шляпке из серого фетра с красным пером, лихо заткнутым за ленту на тулье. Отличный наряд. Такой ансамбль будет выглядеть свежо и элегантно даже по прошествии вечности в преисподней.

Бабетта пытается поторопить демона, размахивая у него перед носом шоколадным батончиком «Пирсон» с орехами и соленой карамелью. Она говорит:

– А можно быстрее? Мы не можем ждать целую вечность!

Люди, стоящие в очереди, издают слабые смешки.

– Это Мэдисон, – поясняет Бабетта, представляя меня присутствующим. Она обнимает меня за плечи и подводит поближе к стойке. – Только за последние три недели наша Мэдди увеличила численность проклятых душ, поступающих в ад, на целых семь процентов!

По толпе проносится шепоток.

К нам подходит какой-то старик. В полосатом шелковом галстуке-бабочке. Он держит шляпу в руках и спрашивает у меня:

– Вы, случайно, не Мэдисон Спенсер?

– Она самая! – отвечает ему миссис Труди, улыбается мне и стискивает мою руку костлявыми пальцами.

Глядя на этого старика с мутными от катаракты глазами и худыми дрожащими плечами, я говорю:

– Подождите, я сама угадаю… Вы мистер Хэлмотт из Бойсе, штат Айдахо?

– Во плоти, – отвечает старик. – Или как это тут называется, я не знаю.

Он так явно доволен, что аж зарумянился.

Застойная сердечная недостаточность, насколько я помню. Я жму ему руку и произношу:

– Добро пожаловать в ад!

За стойкой, рядом со столом демона, оживает матричный принтер. Зубчатые колесики разматывают бумажный рулон из пыльного лотка непрерывной подачи. Бумага давно пожелтевшая, хрупкая с виду. Каретка принтера с грохотом движется взад-вперед, выбивая строчку за строчкой на перфорированном листе.

Бабетта все еще обнимает меня за шею, ее ладонь почти касается моей щеки. Рукав ее блузки задрался, обнажив темно-красные линии на внутренней стороне запястья. От манжеты до основания ладони тянется ряд воспаленных шрамов, как будто совсем свежих.

Да, я знаю, что самоубийство – смертный грех, но Бабетта всегда утверждала, что ее прокляли за белые туфли после Дня труда.

Мистер Хэлмотт и миссис Труди радостно мне улыбаются, а я смотрю то на шрамы от самоубийства Бабетты, то на ее смущенную ухмылку.

Бабетта убирает руку с моего плеча, поправляет рукав, чтобы скрыть свою тайну, и вздыхает:

– Ну да. Вот такая «Прерванная жизнь».

Демон вырывает страницу из принтера и швыряет ее на стол.

XXI

Ты здесь, Сатана? Это я, Мэдисон. В последний раз я видела своего любимого Горана в ночь вручения премии «Оскар». Если ад – это действительно место для раскаяния и воспоминаний, как утверждали древние греки, то я уже потихонечку начала делать и то, и другое.