Проклятые

В телевизоре снова показывают моего папу, сидящего в зале и сияющего улыбкой.

Когда аплодисменты стихают, моя безмятежная и прекрасная мама, вся такая улыбчивая и загадочная, произносит:

– Перед тем как вручить «Оскар» за лучший фильм года… я хотела бы поздравить свою дорогую, любимую доченьку Мэдисон с ее восьмым днем рождения…

В тот день мне исполнилось тринадцать лет. У меня в ушах бьется пульс, презервативы врезаются в нежную кожу на шее. Кометы и звезды красного, золотого и синего цветов пляшут перед глазами, заслоняя угрюмое лицо Горана и не позволяя разглядеть потолок и сияющую фигуру моей мамы. Я вся вспотела в своей школьной форме: вязаной кофте и юбке-шортах. Мокасины слетают с ног.

Поле зрения сужается, превращается в узкий тоннель в обрамлении из сгущающейся темноты, но я еще слышу мамин голос:

– С днем рождения, моя милая девочка! Мы с папой очень-очень тебя любим. – Проходит секунда, и теперь ее голос звучит совсем глухо, словно издалека: – Спокойной ночи, добрых тебе снов, моя сладкая доченька… моя радость…

В гостиничном номере слышатся шумные вдохи, кто-то сопит, задыхается, но это не я. Это Горан, запыхавшийся от усилий меня задушить – задушить именно так, как я ему и велела. Точно по правилам игры во французские поцелуи.

Я уже воспаряю над собственным телом, мое лицо приближается к потолку. Сердце больше не бьется. Дыхание остановилось. Я оборачиваюсь и смотрю на Горана с высоты. Я кричу:

– Поцелуй меня!

Я кричу ему:

– Подари мне поцелуй жизни!

Но не слышно ни звука, кроме предназначенных моей маме бурных аплодисментов по телевизору.

Я лежу, раскинувшись на ковре, как остывшая еда, что меня окружает. Моя жизнь так и осталась частично нетронутой. Она израсходована понапрасну. Скоро ее отправят в мусорное ведро. Мое опухшее, серое лицо и посиневшие губы – просто конгломерат из прогорклых жиров, в точности как недоеденные луковые кольца и холодный картофель фри. Моя драгоценная жизнь низвелась до каких-то густеющих жидкостей. Усыхающих белков. Роскошный банкет, к которому толком и не притронулись. Даже и не распробовали. Отвергли, выбросили и забыли.

Да, я знаю, как это звучит. Холодно и бесчувственно по отношению к незадачливой тринадцатилетней имениннице, мертвой, на полу в гостиничном номере, но если бы я выражалась иначе, меня захлестнула бы жалость к себе. Я зависла под потолком, и больше всего на свете мне хочется вернуться обратно и исправить эту чудовищную ошибку. В этот миг я потеряла обоих родителей. Я потеряла Горана. И, что самое страшное, я потеряла… себя. Своими романтическими измышлениями я сама все испортила.

В телевизоре мама складывает губы в трубочку. Прижимает наманикюренные пальцы к губам и посылает мне воздушный поцелуй.

Горан выпускает из рук концы ленты презервативов и изумленно смотрит на мое бездыханное тело. Вскочив, он бросается в спальню и выбегает оттуда уже в пальто. Горан не берет ключ от номера. Он не собирается возвращаться. И не звонит в службу спасения. Мой возлюбленный, предмет моих романтических воздыханий, просто удирает из номера, даже не оглянувшись.

XXIV