Проклятые

Ты здесь, Сатана? Это я, Мэдисон. Спроси меня, чему равняется квадратный корень из числа пи. Спроси меня, сколько пеков в бушеле. Спроси что угодно о короткой, трагической жизни Шарлотты Бронте. Я могу точно сказать, в какой именно день Джойс Килмер погиб во второй битве на Марне. Могу назвать все комбинации клавиш, Ctrl+Alt+S или Ctrl+Alt+Q, которые открывают доступ к камерам видеонаблюдения, управляют освещением и положением штор на окнах в моих запертых спальнях в Копенгагене или Осло, в тех комнатах, где моя мама вывела кондиционеры на полную мощность и устроила холод, как в морозилке… как в архивах, где электростатические воздушные фильтры не дают оседать ни единой пылинке, где моя одежда, обувь и мягкие игрушки ждут в темноте, защищенные от солнца и влажности, терпеливые, как алебастровые сосуды и позолоченные игрушки, сопровождающие всякого мальчика-фараона в его вечную гробницу. Спроси меня об экологии на Фиджи и о забавных причудах самовлюбленных голливудских бездельников. Попроси описать политические махинации, которыми буквально пронизано все в привилегированной швейцарской школе-интернате. Только НЕ СПРАШИВАЙ, как я себя чувствую. Не спрашивай, скучаю ли я по родителям. Не спрашивай, плачу ли я до сих пор от тоски по дому. Конечно же, мертвые скучают по живым.

Лично я скучаю по черному английскому чаю и чтению романов Элинор Глин в дождливые дни. Я скучаю по цитрусовому аромату Bain de Soleil, по жульничеству при игре в нарды с нашими сомалийскими горничными, по занятиям старинными танцами, по гавоту и менуэту.

Но в общем и целом, если быть предельно честной, мертвые скучают по всему.

Мне отчаянно хочется с кем-нибудь пообщаться, провести небольшой утешительный сеанс разговорной терапии, и я звоню Эмили, девочке из Канады. Трубку берет женщина. Она спрашивает мое имя, я отвечаю, что я подруга Эмили, звоню по межгороду, и прошу позвать Эмили к телефону. Хотя бы на минутку. Пожалуйста.

Женщина шмыгает носом и всхлипывает. По телефону мне слышно, как она судорожно втягивает в себя воздух, захлебываясь рыданиями. Задыхается и причитает.

– Эмили, – произносит она, – моя девочка… – Ее голос тонет в слезах. – Мою девочку снова забрали в больницу…

Женщина берет себя в руки, снова шмыгает носом и спрашивает, что передать от меня Эмили.

Да, несмотря на швейцарскую подготовку по правилам приличия и этикета, на все хипповское обучение эмпатии, я все равно спрашиваю:

– Эмили скоро умрет?

Да, это несправедливо, но жизнь представляется адом именно потому, что мы ждем, что она будет вечной. Однако жизнь коротка. А вот смерть – навсегда. Скоро вы сами в этом убедитесь. И нет смысла печалиться, все равно не поможет.

– Да, – отвечает мне женщина хрипло. – Эмили скоро умрет.

Она сдерживает рыдания, и поэтому ее голос становится ровным и совершенно бесцветным.

– Что-нибудь ей передать?

Я говорю:

– Нет, ничего. Хотя… Передайте, пожалуйста, чтобы она не забыла захватить мои десять батончиков «Милки уэй».

XXV