Проклятые поэты

Я глубоко ощущал свое внутреннее сродство с поэтом. Правда, настоящая жизнь с ее борьбой и страстями, творческие порывы, удары судьбы – все это было совсем неизвестно, и все же казалось, что я точно так же воспринимаю мир, как Бодлэр. И когда поэт взывал к немногим близким ему: «Читатель-лицемер – подобный мне, мой брат» или же после грозных предупреждений разрешал: «Тогда читай и братским чувством сожаления откликнись на мои мученья», то все это я добросовестно принимал по своему адресу. В стихах говорилось о «ребенке, влюбленном в глобусы и в эстампы, глазами жадными взирающем на мир». А я как раз и был таким ребенком, мечтающим о неповторимом путешествии. Это именно мне казался мир «огромным при скудном свете лампы», то была моя висячая лампа на тяжелом блоке, набитом дробью, с плоским металлическим абажуром. И кто другой, как не я, мог бы сказать, что у него «Леты затхлая струя, не кровь течет в зеленых жилах». Меня не тяготили никакие преступления, кроме разве проявлений обычного в отроческом возрасте порока, но я повторял как свои собственные слова: «Возможно ль боль забыть сердечных угрызений?» Как молитву перед отходом ко сну под звон милых старинных часов фабрики «Le roi а Paris», доносившийся из столовой, я бормотал обличительные стихи «Испытание полночи» – перечень грехов.

Я не думаю, что в начале века многие в России ощущали внутреннее сродство с Бодлером, но для немногих, подобных Розенталю, даже злорадные и отрицательные отзывы, которыми изобиловала пресса, служили только к «вящей славе его».

Чем привлекала поэзия Бодлера его юных русских прозелитов? – Прежде всего, конечно, новаторством, жизненной правдой и полнотой, душевными контрастами, экзотикой свободы, многоплановостью чувств, силой страдания:

Soyez béni, mon Dieu, qui donnez la souffrance.

  Que béni soit ton fouet,

Seigneur! que la douleur, o Père, soit bénie![34]

Л. В. Розенталь: