Проклятые поэты

К. Д. Бальмонт, приведя это стихотворение как поэму символики, удивительную по своей выразительности, писал:

Здесь каждая строка – целый образ, законченная глава повести, и другой поэт, например Мюссе, сделал бы из такого сюжета длинное декламационное повествование. Поэт-символист чуждается таких общедоступных приемов; он берет тот же сюжет, но заковывает его в блестящие цепи, сообщает ему такую силу сжатости, такой лаконизм сурового и вместе с тем нежного драматизма, что дальше не могут идти честолюбивые замыслы художника.

Падаль

Вы помните ли то, что видели мы летом?
  Мой ангел, помните ли вы
Ту лошадь дохлую под ярким белым светом,
  Среди рыжеющей травы?

Полуистлевшая, она, раскинув ноги,

  Подобно девке площадной,
Бесстыдно, брюхом вверх лежала у дороги,
  Зловонный выделяя гной.

И солнце эту гниль палило с небосвода,

  Чтобы останки сжечь дотла,
Чтоб слитое в одном великая Природа
  Разъединенным приняла.

И в небо щерились уже куски скелета,

  Большим подобные цветам,
От смрада на лугу, в душистом зное лета,
  Едва не стало дурно вам.

Спеша на пиршество, жужжащей тучей мухи

  Над мерзкой грудою вились,
И черви ползали и копошились в брюхе,
  Как черная густая слизь.

Все это двигалось, вздымалось и блестело,

  Как будто, вдруг оживлено,
Росло и множилось чудовищное тело,
  Дыханья смутного полно.

И этот мир струил таинственные звуки,

  Как ветер, как бегущий вал,
Как будто сеятель, подъемля плавно руки,
  Над нивой зерна развевал.

То зыбкий хаос был, лишенный форм и линий,

  Как первый очерк, как пятно,
Где взор художника провидит стан богини,
  Готовый лечь на полотно.

Из-за куста на нас, худая, вся в коросте,

  Косила сука злой зрачок,
И выжидала миг, чтоб отхватить от кости
  И лакомый сожрать кусок.

Наследник романтиков и основоположник «новой поэзии» Бодлер сделал из эстетской и экзотической предметности особые выводы. У Бодлера, наряду с предметами повседневными, есть и экзотические персонажи и ароматы, и аксессуары католической эстетики, и Восток; но подлинно бодлеровское не в поэтике красивых вещей, разработанной Теофилем Готье и парнасцами. Красивая вещь встречается со страшной вещью – вот поэтический мир Бодлера. Страшная вещь (апогей этих бодлеровских устремлений – знаменитая «La Charogne», «Падаль») – гипертрофированный прозаизм, урбанистический, порою обладающий резкой социальной окраской. Эти сочетания Бодлер завещал своим последователям. По-разному они оказались решающими для французских поэтов конца века. Рембо пошел дальше путем прозаизмов, у Малларме – «красивая вещь» стала объектом сложнейшей символической игры, окончательно растворившей ее материальность.

Альбатрос