Проклятые поэты

О, да! Время снова явилось. Время вновь теперь властно здесь правит; и вместе с гнусным стариком вернулась вся его дьявольская свита: Воспоминаний, Сожалений, Судорог, Томлений, Страхов, Кошмаров, Гнева и Неврозов.

Поверьте, что секунды теперь отчеканиваются громко и торжественно, и каждая из них, слетая с маятника, говорит: «Я – Жизнь, невыносимая, неумолимая Жизнь!»

Есть только одна секунда в человеческой жизни, которой суждено принести Благую Весть, единственную Благую Весть, наводящую на каждого неизъяснимый ужас.

Да! Время царствует; оно снова забрало свою грубую диктаторскую власть. Оно погоняет меня, как вола, своей рогатиной: «Ну же, вперед, скотина! Обливайся потом, раб! Живи, проклятый!»

Бодлеровское время тревожно, ибо «съедает жизнь», «гложет сердце». Время питается кровью, которую мы теряем, «растет и жиреет на нашей крови». Время уходит, теряется, поэтому так важно ценить время, наполнять его трудом.

Хотя время производительно, только смерть художника оставляет ему надежду на бессмертие: смерть дает надежду на то, что «зародившиеся в мозгу цветы» посмертно расцветут. Время – враг творца и его надежда. Время – терпение художника, его высокие помыслы, ибо нетерпение и порожденная им ненависть – «бочка бледных Данаид», в которой демон-Время «сверлит дырки», дабы ее содержание вытекло впустую. Коварное время часто прибегает к нетерпению и ненависти, чтобы не дать художнику возможности для созревания «цветов в мозгу».

Дабы художник не стал «фальшивым аккордом в божественной симфонии», он должен все помнить и принять на себя ответственность за все непотребства своего времени:

«Я – рана и кинжал, оплеуха и щека, телега и колесо, жертва и палач… вампир я для собственного сердца». «Прожорливая ирония», поселившаяся в душе поэта, – не помощник, ибо облик ее – «жуткое» искривленное зеркало, «отражающее нищету». Зачатый злом, он – жертва зла, ощущающая «ужас во зле». Наступают времена года, когда сама природа празднует ТРИЗНУ. Это конец осени, зима, «грязь ранней весны», это времена, «убаюкивающие» поэта. Тогда его «сердце и мозг» «заворачиваются в саван из пара», напоминающий ГРОБ. В просторах «огромной степи» шествует БЫЛОЕ, и «душа широко расправляет свои крылья», как ВОРОН. Однако ощущение приближения конца (смерти), увы, – отнюдь не обещание покоя. Поэт знает, что и в могиле покоя не будет. Над ним паук «продолжит ткать свою паутину», змея рядом станет «выводить малышей», а волки «оглушать жутким криком» окрестность. И призраки людей «зашепчутся рядом» – «женоподобные ведьмы», «похотливые старцы», смутные и преступные элементы. Покоя не будет, пока живо ЗЛО.

Для Бодлера наиболее важная составляющая времени – прошлое, прошлое, придающее ценность и смысл настоящему и будущему.