Проклятые поэты

Проницательный Андре Жид в дневнике записал, что чтение Лотреамона вызывает у него чувство стыда за собственные произведения. В предисловии к «Песням» издания 1925 года А. Жид усилил эту позицию: «Наряду с Рембо и, возможно, больше, чем Рембо, Лотреамон является провозвестником литературы завтрашнего дня». Можно сказать, что А. Жид предвидел ту роль, которую сыграет Изидор Дюкасс как предтеча сюрреализма и постмодернизма[45].

Всеми забытые «Les Chants de Maldoror» откопал Филипп Супо в «Доме друзей книги», лавке Адриена Монье, и чуть ли не единственный уцелевший экземпляр привел в восхищение «мушкетеров», создателей и авторов «Littérature» (А. Бретона, Л. Арагона, П. Элюара), заставил их опрокинуть привычные нормы ханжеского и лицемерного существования.

Сюрреалисты (Бретон, Деснос, Супо, Кревель), фиксируя «функционирование мысли в отсутствии какого бы то ни было контроля разума», считали своими предшественниками Бодлера, Рембо и Лотреамона.

Первые статьи о Лотреамоне написаны «поэтом смерти» Леоном-Полем Фаргом и Валери Ларбо, другом Джеймса Джойса (1913 г). Однако признание к рано ушедшему поэту пришло лишь в двадцатые годы XX века после того, как Блез Сандрар, увидевший в нем предтечу сюрреалистов, издал «Песни» в третий раз (1920 г.).

В 20-е гг. к Лотреамону-Дюкассу приходит наконец слава. Его переиздают (с 1922-го по 1977 г. вышло 40 изданий – от «роскошно-иллюстрированных» до «карманных»), переводят на все европейские языки, читают и на все лады обсуждают. К настоящему времени «Песни Мальдорора» и «Стихотворения» обросли несметным числом исследований, дотошных комментариев и хитроумнейших толкований.

Вокруг его имени легенды напластовываются на крохи правды, превращая его песни и его жизнь в миф. Единственное, что не вызывает сомнений, это то, что созданию «Песен Мальдорора» не могли способствовать здоровье и благополучие.

Мы знаем о его истощении, голоде, одинокости, заброшенности, о смерти в 24 года, но это не открывает нам истоки того надрыва и той боли, которые, убив его, породили его песни.

Читая эти песни – есть ли слово, более чуждое их содержанию? – мы видим, как сознание капля по капле покидает их автора. Это – состояние духа умирающего, перед глазами которого проходят обрывки отягченных бредом воспоминаний. Демоническая, полная безумных видений, эта книга скорее пугает, чем очаровывает, – скажет Гурмон.

Плагиат или филиация идей?

Поистине, существует апокалиптическая культура, до известной степени посвящающая исступленных в несомненные факты и события, хотя это и наводит на мысль о странном психологическом феномене, заключающемся в повторении наитий прошлого, в несамостоятельности, заимствовании, шаблонности исступлений.

Т. Манн

Мой читатель, видимо, обратил внимание на пристрастие автора к истории влияний, к выяснению литературных предтеч и творческих повторений. Кстати, сами поэты не скрывают своей зависимости от предшествующей культуры, а самые значительные даже стремятся выставлять ее напоказ. У Анны Ахматовой по этому поводу сказано:

Не повторяй – душа твоя богата —
Того, что было сказано когда-то,
Но, может быть, поэзия сама —
Одна великолепная цитата.

Не говоря уж об античных или средневековых авторах, упоенно переписывавших друг у друга, превращавших письмо в кунсткамеру, в коллекцию заимствованных раритетов, бравировали своей эрудицией и количеством заимствований Монтень, Гриммельсхаузен, Лабрюйер, Гёте, Пушкин, Томас Манн, Джойс… Но даже в этом ряду Изидор Дюкасс – вне конкуренции: