Верлен музыкален, как никто, пожалуй, из стихотворцев Франции, вплоть до того, что смягченная, как в старинных народных причитаниях, волнисто струящаяся, заунывно колдовская напевность порой отодвигает у него в тень содержательное наполнение слова и сама по себе смыслоносна:
И вместе с тем Верлен метко наблюдателен, он словно бы невзначай набрасывает зарисовку, порой – простым перечнем-цепочкой безглагольных назывных обозначений. Он придает ей воздушную легкость, вовлекая едва упомянутые им вещи в стремительное круженье-мельканье и вдобавок насыщая, окутывая эту россыпь своим переживанием так, что не различить, где увиденное, внешнее, а где испытанное, внутреннее.
М. Шаповалов:
Итак: не живопись словом, а музыка в слове. Всякие социальные веяния, всякое «содержание» из стихов улетучивалось. Одна из книг Верлена неслучайно называлась «Романсы без слов». В ней запечатлены шорох листвы под налетом легкого ветра, нежный шум дождя по камням мостовой и по крыше, растворяющийся зимний пейзаж в смутном мерцании снега, мучительное созерцание алых роз, грозящих разлукой… Разумеется, некие внешние очертания мира в стихах Верлена оставались не размыты. Но они служили часто лишь фоном, на котором звучит то нежно-печальная, то саркастичная и резкая музыка настроения.
Вершины музыкальности и эмоционального трепета Верлен достигает в замечательных «Романсах без слов». Душевная жизнь поэта здесь полностью слита с природой. «Романсы без слов» – это действительно песни, то печальные, то пленительные, то гипнотизирующие утонченностью чувств, то уводящие воображение слушателя в дальние миры.
Это – истинное чудо, собрание перлов, слова здесь – фразы, строки – страницы; это высшее развитие поэтического импрессионизма, скажут ценители. – Стихи очаровательные, единственные, не допускающие комментария; он был бы бесполезен для поэтов и еще более для не-поэтов, все равно не способных понять стихи Верлена.
Любовь Верлена в корне отличается от бодлеровской. Вместо пылкости, страстности, чувственности – сдержанность целомудрия, чистота, боязливые ласки. Любимые губы – первые весенние цветы. Очаровательный платонический шепот. В «Усталости» поэт уже прямо отвергает трубящую в рог хищную страсть, предпочитая объятиям и судорогам обладания невинный поцелуй. Он просит возлюбленную умерить свою лихорадочность, приглушить ласку, убаюкать взглядом. Полузакрытые глаза, скрещенные на груди руки, изгнанное из сердца желание, погруженность в дуновение ветра и песню соловья («Под сурдинку»). Любимая женщина – более воображение, чем реальность. Он не столько видит, слышит, ощущает, сколько помнит ее, часами разговаривает с ней… в одиночестве.
В этой единственной в своем роде, неподражаемой книге поэт рассказывает о себе, о своих фантазиях и мечтах, о своих печалях и болях, о внутреннем и сокровенном.
Или – начало:
Эта книга – плач по утонувшим надеждам и мечтам и предчувствие еще больших горестей.