Проклятые поэты

«Мудрость», бесспорно, «несравненная книга», поставившая Верлена в «первый ряд поэтов». Порой диву даешься, видя, как лучшие творения мировой поэзии трактовались нашими как свидетельства упадка, «сужение творческого кругозора» – в данном случае только по той причине, что здесь постоянно присутствуют Бог и душа. Когда одухотворение воспринимается как «нарастающий упадок»…

Книга молитв, проповедей, псалмов, пророчеств, насквозь пропитанная христианским гуманизмом и религиозной тягой к запредельному, «Мудрость» сочетает в себе равнодушие к бездуховному с оптимистической мечтой. Символы жизни – жара, жажда, боль. Символ души – надежда. Но и душа уходит на второй план, освобождая место Богу.

О Боже, Ты меня любовью ранил,
И эта рана вся еще дрожит!
О Боже, Ты меня любовью ранил.

О Боже, я познал, что всё ничтожно,

И слава Божия вошла в меня!
О Боже, я познал, что всё ничтожно.

О Господи, Бог святости и страха,

Бездонны пропасти моих грехов!
О Господи, Бог святости и страха.

О Господи, Бог радости и мира,

Мое неведенье, мой страх – томят!
О Господи, Бог радости и мира.

Всё это знаешь Ты, всё это знаешь,

И то, что я беднее всех других!
Всё это знаешь Ты, всё это знаешь.

Но, что могу, всё отдаю Тебе!

Но и в этот панегирик Богу то здесь, то там врывается великий Отец Церкви, охваченный верой и сомнением:

Кругом слепая мгла.
Теряю я сознанье,
Где грань добра и зла…
О, грустное преданье!

Я – словно колыбель.

Ее в глубокой нише
Качает темный хмель:
О тише, тише, тише!

Вершиной «Мудрости» является чисто августиновский «Мистический диалог», до сих пор на русский не переведенный, – диалог грешника и Бога:

– Господи, Ты высказал мне всю свою душу! Воистину я ищу Тебя и не нахожу. Но как мне любить Тебя! Ты видишь, как я низок. Ты, чья любовь вечно восходит в высь, как пламя. Любить Тебя, источник мира, взыскуемый каждым жаждущим, увы! Преклони взор на горестную мою борьбу! И все же я ищу Тебя, неустанно простирая руки, жажду, чтобы хотя тень Твоя покрывала мой стыд, но у Тебя нет тени, ибо любовь Твоя вечно восходит, ибо Ты весь – Сияние для всех, кроме тех, кому тяжкий поцелуй замкнул ресницы век!

– Должно любить Меня! Я – всемирный поцелуй, и те ресницы и те губы, о которых ты говоришь, о немощный бедняк, и Я огненная дрожь, что тебя зыблет, все это – Я. Должно сметь любить Меня!

– О, Господи! это слишком! Воистину я не смею. Любить, кого? Тебя! О нет. Я трепещу, и я не смею. Я недостоин. Чтобы я, я, посмел любить Тебя! Это – безумие!..

«Мистический диалог» завершается тем, что поэты и мудрецы именуют просветлением, благодатью, мистическим единением:

– О Господи, что со мной? Вот я в слезах от несказанной радости. Я плачу, я смеюсь, я вижу голубых и белых ангелов… Восторг и ужас испытываю при мысли, что я избран. Я недостоин, но я знаю Твое милосердие… Трепеща, я устремляюсь…

Мотивы «Мудрости» больше никогда его не покинут: то слабея, то вновь нарастая, они будут звучать почти во всех его последующих стихах.

От «Давно и недавно» до «Плоти»

А сердце, что вчера, гордыней сожжено,

Отчаивалось, – вновь к любви вознесено
И постигает жизнь – предвестницу кончины.

П. Верлен

После «Мудрости» появляются приметы спада.

«Давно и недавно» уже лишены органичности и единства. Великолепное символистское «Поэтическое искусство» здесь соседствует с «Побежденными», сатира «Волков» – с примитивным пацифизмом «Солдат в деревне», гуманизм «Жанны д’Арк» – с натурализмом «Ужина». И хотя все еще сверкают такие перлы, как «Калейдоскоп», «Пролог», «Хромой сонет», «Преступление любви», зеленая фея абсента уже начинает свое действо; сам поэт (одряхлевший Рим), может быть, впервые чувствует непостоянство музы, столь отяготившее последние годы его жизни.