Проклятые поэты

После разрыва с Верленом Рембо ненадолго приезжает на материнскую ферму в Роше, но затем вновь пускается в свой бесконечный путь: поездка в Англию с Ж. Нуво в 1874-м, затем – Германия (Штутгарт), Италия (Милан, Бриндизи), Марсель, Испания, Шарлевиль. Рембо изучает языки (английский, немецкий, русский, греческий, голландский, хинди), работает грузчиком в порту, влача жалкое существование, записывается в волонтеры на Яву (1876), но поскольку дисциплина угнетает вольного птаха, дезертирует из колониальных войск, какое-то время скрывается в джунглях, а затем нанимается матросом на английский парусник, отплывающий в Европу…

Тяга Рембо к бродяжничеству (Б. Пастернак: «бродяга и буян»), презрение к нормам общежития, самоуверенная развязность, граничащая со скандальностью, предосудительные даже для богемы манеры, склонность к диким авантюрам шокировали всех и вся. Нескладный вульгарный юноша с «овальным лицом падшего ангела» прятал свою наивность, впечатлительность и робость резкими выходками – то безоглядно осуждая других, то обожествляя себя самого. Это не могло не вызвать злых, унижающих и оскорбительных насмешек, за которые он мстил еще большим эпатажем.

Кто знал, что цинизм Рембо – «мнившим себя магом и ангелом, избавленным от всякой морали» – это цинизм «Истерзанного сердца»: яростный протест против пошлости их бытия, острота душевных переживаний, неутихающая боль вечного вопроса: что делать, как жить?

Гениальность как разрушение формул.

Гениальность как антитеза эврименам.

Гений как диссидент эпохи: символ человеческой отчужденности – от мира и нередко от самого себя.

Он обладал ненавистью к тому, чем стала цивилизация, отвращением к лицемерию и самодовольству… мало кто так захватывающе выразил вопль горечи, всю ностальгическую жажду человеческой природы, ее стремление и страстное желание бежать от изношенных ценностей и отплыть к новым надеждам.

«Новые надежды» – это разрыв с поэзией, переставшей быть для него связующим звеном между миром и человеком: «Я покончил с этим занятием. Я покидаю Европу. Морской воздух обожжет мои легкие, солнце новых миров опалит мою кожу».

Плавать, ходить по траве, охотиться, курить, пить крепкие ликеры, подобные расплавленному металлу, как делали мои любимые предшественники, собравшись вокруг камина.

Я и Аврора, вооруженные терпением, пойдем в новые, великолепные города.

Позже в «Прóклятых поэтах», в разделе, посвященном «путнику в башмаках, подбитых ветром», Поль Верлен напишет:

Это был высокий человек, хорошо сложенный, почти атлет, с великолепным овалом лица, напоминающий изгнанного ангела с русыми, постоянно взъерошенными волосами и бледно-голубыми беспокойными глазами.

И далее:

Если эти строки окажутся перед глазами господина Артюра Рембо, пусть знает: мы не осуждаем его за то, что делало его беспокойным, и пусть знает о том, что мы принимаем его отставку из рядов поэтов, ибо, если он находит это логичным, достойным и необходимым, то так оно и есть.

Парад-алле

Здоровенные озорники. Многие из них хорошо поживились в наших краях. Они не спешат без особой нужды показывать свои блестящие дарования и знание ваших душ. Тертые парни! Глаза шалые, как летняя ночь, красные, черные, трехцветные, и такие, как сталь, крапленая золотом звезд; рожи изуродованные, свинцовые, бледные, испепеленные; развязная хрипотца. Ужасающая походка оборванцев. Есть и совсем щенки – у них устрашающие голоса и кое-что в кармане. Разодетых с омерзительным шиком, их отправляют в город малость пообтесаться.

В импровизированных одеяньях, безвкусных, как из дурного сна, они разыгрывают такие скорби и трагедии отщепенцев и духовных полубогов, каких никогда не бывало ни в истории, ни в Священных Писаниях…

Один лишь я подобрал ключи к этому дикому параду-алле[54].

На музыке