Проклятые поэты

Рембо использует необыкновенные эпитеты, поражающие воображение: взлет «пунцовых голубей», которые «грохочут» (tonnent) вокруг его мысли (Vies I), «девушка с апельсиновыми губами» (Enfance I), «лиловый распускающийся лес» (Après le déluge), «лиловые листья» (Phrases), «фиолетовые тени» (Ornière). Бернар замечает, что это – чисто импрессионистское обозначение цвета: тень не черная, а окрашенная.

Рембо вводит в французскую поэзию могучий поток простонародной речи, бытовую лексику, а это многим казалось брутальным. Он широко пользуется и латинизмами, и новыми словами, рожденными развитием науки, техники и социологии – все то, что доселе считалось недопустимым для поэзии. Но все это опирается у Рембо на огромное поэтическое дарование. Образы в его произведениях приобретают невиданную динамику, слова сплетаются в неожиданные связки, воображение читателя удивляют смелые метафоры. Стих вырывается из традиционных правил классической поэзии, отбрасывая графические ограничения рифм, перенимая звуковые рифмы из народного песенного творчества, а позднее и ассонансы, переходит к свободному размеру, превращается в белый стих.

По тщательности и ювелирности отделки, отработанности звучания и напевности стихотворения Рембо чем-то напоминают «Романсы без слов», но более многозначны. В отличие от статичного верленовского героя, лирический герой Рембо подвижен и видит мир в движении. Поэт отвергает закосневших, утративших подвижность, одеревеневших («Сидящие», «Приседания», «Под музыку»).

* * *

Поэзия XX века прошла под знаком определяющего влияния этого Маленького Шекспира. Никто не способствовал в такой мере обогащению современной поэзии. Самый активный в сонме поэтов «Уголка стола», он влил в поэзию новую, омоложенную кровь.

Из нарочито бессвязных словесных сочетаний, ритмов, образов возникают то многообразные музыкально-художественные ассоциации, то насыщенные лиризмом картины реальности, то жестокая сатира, то пародия на алогизм бытия, то имморалистическая афористика, то натурализм в духе «Земли» Золя.

В мире Рембо изображение внешнего мира везде соседствует с внутренним, поэт не чурается его и пригоршнями черпает оттуда символы души. В результате получается пуантилистический мир выхваченных впечатлений, к которому герой обращен всеми органами чувств: пьянящий воздух, запахи – малины, земляники, молока, лака, плодов, ароматы свечей и буфета, – струящиеся лучи солнца, поцелуй возлюбленной, гроздья боярышника и балкон с розовым кустом.

Его поэтический мир не просто плюралистичен, но – многоцветен, многозвучен, многосмыслен, в известной мере – неопределим. Ибо принцип искусства – «неясное передавать неясным», не упрощать жизнь, но быть адекватным ее множественности. Отсюда – прерывистость мысли, усложненность образов, все богатство языка, атональность, бессознательность, разностильность и т. п.

Соприкосновение с миром необходимо поэту для того, чтобы вновь удалиться от него в область волшебства, земля – чтобы оттолкнуться от нее, взлетая в небо чистой поэзии. Природа у Рембо – антитеза цивилизации. Великолепие первой оттеняет мрак второй.

Но постепенно грани между двумя мирами – внешним и внутренним – размываются, воображаемое перемешивается с реальным, настоящее с грядущим, фантазии как бы материализуются, а восприятие становится неотличимым от воспоминания. В «Жизнях» мы видим все эти смены планов душевной жизни, все эти переходы и трансформации.

После Рембо поэзия все более насыщалась символикой и музыкой: заклинаниями, магией, очарованием мифа, сложным ритмом. Теперь, чтобы прочесть поэзию, скажет Эмиль Бремон, поэтически не требовалось понять ее смысл – лишь проникнуться ее духом. К этому сводится суть концепции поэтического ясновидения Рембо.