Проклятые поэты

…Цепь фонарей ждет сумерек и озаряет лица жалкой толпы, пораженной бессмертным недугом и грехами эпох, мужчин рядом с их подругами, хилыми, носящими свой убогий плод; с их чадами сгинет земля. В дрожащем молчании этих глаз, молящих солнце, как крик безнадежно, звучит простейший призыв: «Вывески нет достойной того зрелища, что ждет нас внутри, ибо нынче художников нет, способных запечатлеть хоть его жалкую тень. Я показываю живую (года напролет хранимую всемогущей наукой) женщину бывших времен. Какое безумие своевольное, неукротимое, какой-то экстаз золотой, не знаю что! названный ею волосами своими, вьется легко, словно кисея, возле лица, озаренного наготой кровавых губ. Вместо ненужных одежд у нее есть тело; глаза, подобные самоцветам, ничто перед взглядом, льющимся из ликующей плоти, от высокой груди, устремленной к небу, как будто полнится молоком вечности, до гладких ног, на которых соль первозданного моря». И мужья, вспоминая своих бедных подруг, жалких, плешивых, запуганных, валом валят, а жены из любопытства и с горя тоже хотят поглядеть.

Когда все увидят воочию это благороднейшее создание, реликвию уже прóклятых нынче эпох, то одни равнодушно, не в силах понять, а другие печально, из-под век, увлажненных смиренными слезами, переглянутся, и поэты этого времени, чувствуя, как загорается их угасший было взор, направятся к своим светильникам, опьянев на миг от дурмана славы и, одержимые ритмом, забыв, что живут в эпоху, пережившую красоту.

Некоторые фразы в прозе Малларме – те же витражи. Менее всего важна тема – погруженная в таинство, в одухотворенность, в глубины, в улыбку и грезу каждого фрагмента… каждый – трепещущий, поющий…

…И вновь увидел я безбрежный простор, который так часто пересекал в ту самую зиму, пронизанный стужей на палубе пакетбота, мокрой от мороси, черной от копоти, вместе с бедной моей возлюбленной, одетой в дорожное платье цвета пыли…

А затем – положенная Дебюсси на музыку язычески-радостная эклога «Послеполуденный отдых фавна», ослепляющая ясностью чувств и родственная импрессионистскому пейзажу Мане.

Запечатлеть, продлить!
       О нимфы! Полдень душный
Растаял, но парит румянец ваш воздушный
В листве.
  Не может быть, чтоб я влюбился в сон!

Рядом с многослойной, но прозрачной символикой фавна – полные очарования верлибры: изысканные шедевры, непревзойденные по законченности отделки и сжатости образа. Материя уступает место движению, голуби – полету, жизнь – стихии… «Все здесь дано в сокращенном ракурсе, в виде предположений, повествовательный элемент избегается».

Мы песней завлечем природы красоту
И заурядных спин и бедер наготу
По замыслу любви преобразим в тягучий
Томительный поток негаснущих созвучий,

Не упустив теней из-под закрытых век…
О ярость девственниц, я восхищен тобою,
Когда священный гнев сливается с мольбою
И, обнаженная, ты губ моих бежишь,
Бледнее молнии, рыдаешь и дрожишь!