До сих пор литература совершенно по-детски воображала, будто, насобирав драгоценных камней, а потом выписав – пусть даже очень красиво – их названия на бумагу, она тем самым
Отвечая интервьюеру на вопрос о сущности и возможном конце натурализма, связываемого с автором «Земли», Малларме говорил:
Возвращаясь к натурализму, следует сказать, что под этим словом следует разуметь произведения Эмиля Золя и что оно умрет в тот самый момент, когда Золя завершит свои труды. К Золя я испытываю чувство величайшего восхищения. Ведь, сказать по правде, он занимался не столько литературой как таковой, сколько искусством намекания, тогда как литературный элемент сведен у него по возможности к минимуму; да, верно, он пользуется словами, но не более того; все остальное – плод совершенно великолепной архитектоники, оказывающей непосредственное воздействие на сознание публики. Он обладает поистине могучим даром и поразительным чувством жизни; порывы толпы, шелковистая кожа Нана, которую каждый из нас ласкал в воображении, – все это описано великолепными красками; слаженность его произведений просто восхитительна. И тем не менее в литературе есть еще более глубокий уровень духовности: вещи существуют помимо нас, и не наша задача их создавать; от нас требуется лишь уловить связи между ними; и вот из этих-то связующих нитей как раз и сплетаются стихи и оркестровые звучания.
Конечной целью поэта, культивировавшего человеческое сознание, сосредоточенного на его содержании, было воспроизведение непрерывного потока сознания, всех тончайших движений души. Понимая ограничения языка коммуникаций, конечных и фиксированных идей, все более сознавая «несказанность» очищенных от вещности глубин духа, Малларме терзался непосильностью задачи покорения поэтических вершин (или бездн?).