Проклятые поэты

«Бросок игральных костей» – завещание поэта, возвращающегося, как это часто случается с безбожниками, в лоно церкви и рисующего прощание богоборца с жизнью: бездне, пучине, побелевшей от бешенства, вызывающей кораблекрушение, увлекающей человека на дно, противостоят Повелитель (Бог Отец) и Число (Христос). В последний момент жизни человек уже не в состоянии справиться со стихией. У него остается последняя надежда: он погибнет, но сохранится его дух – одинокое перо с бархатной шляпы принца Гамлета, летящее над бездной, не покорившееся ей. Буря кончится, человек уйдет, но Дух, Число неподвластны Бездне, Пучине, Случаю, они не исчезнут, как исчезает материя, плоть.

В маллармистике существует множество версий прочтения «Броска», скажем, один из крупнейших литературоведов интерпретирует поэму как борьбу героя против «сверхмогущественного врага», которого невозможно одолеть. По мнению Шарля Морона, живи Малларме дольше, он, судя по этой поэме, пошел бы окончательно назад, к своему творчеству 60-х годов. Мне представляется спорным, что в «Броске игральных костей» Малларме обновил свое стихотворение в прозе 1870 года – «Igitur».

Предсмертная поэма Стефана Малларме подвела итоги его философии лирики, заложенной еще в «Парижской хандре» Бодлера: поэзия – новые, еще не изведанные миры, своего рода лестница Иакова, путь к небесной чистоте и мощи, движение от земного к запредельной Истине-Красоте, неотмирному смыслу всех смыслов, тайне всех тайн.

Поэзия бытийна, гносеологична. Поэтому ей, как и философии, по плечу задачи онтологические, экзистенциальные. Поэт – вестник оттуда, его профессиональный долг выразить невыразимое, сказать несказанное, снять покров, наброшенный на тайну. Культ искусства – не спасение через Красоту, но проникновение в сокровенное, напоминающее теургию, священнодействие. Леконт де Лиль первым причислил себя к «новой теократии» и отрекся от «случайно-бренного», Малларме отождествил культурократию с божественным, Поэта – с Наблюдателем.

Культуру избирали как постриг. Предавшись ей бескорыстно среди разгула корысти, черпали в собственном изгойстве гордыню посвященных, наперебой заверяли о своих намерениях выступить уже сейчас предтечами, а завтра – возможными первосвященниками некоего обмирщенного вероисповедания, которые в историческом «царстве кесаря» представительствовали бы от лица вечного «царства духа». Неотмирность, божественное достоинство этого духа упорно старались перекроить на светский лад, придав ему обличья посюстороннего – обязанного природному дару, воображению, мастерству, – а все-таки словно бы вознесенного над земной суетой эзотерического источника нетленно истинного и нетленно прекрасного.

Мы любим разглагольствовать об антидемократизме Малларме и малых символистов. (Будто бывают демократичные гении?) Но сам антидемократизм плюралистичен. Может быть охлофобия сверхчеловека, а может быть констатация очевидной и естественной истины: неспособности масс видеть мир глазами поэта.

Определение человека-массы, в сущности, просто – это тот, кому чуждо духовное усилие. Его можно пропустить через университеты и академии, плотно оснастить званиями и регалиями, восславить – все равно прекрасное и высокое оставит его слепым и глухим. Телевизор и газета – его потолок. Агрессивное неприятие истины – его удел.

Недоступность высот, переход от материальности к духовности ожесточает таких людей, делает их злобными, враждебными, нетерпимыми. Но и поэт платит черни той же монетой. Он потешается над гостями своих саванов, его горько печалит горделивость дикой толпы, неспособной постичь красоту и гармонию («Надгробный тост», «Гробница Эдгара По»).

Нет, дело даже не в красоте и гармонии – дело в аристократизме поэтического сознания. Речь идет не о презрении к «счастливому скоту» «Лазури» или к человеческому животному «Тоски», а о необратимости духовного восхождения и культуры. Поэзия Малларме – это культ культуры, культ, исходящий из сокрушимости материи – духом.

Несокрушимы лишь эйдосы. В «Надгробном слове» говорится о том, что самое надежное – песнь поэта, превращающая мимолетность в вечность, капли дождя – в алмазы образов, – песнь, делающая мир прозрачным ясновидящему взору.