Проклятые убийцы

Дальше гитарист побрёл медленней и аккуратней. Босые ноги прилипали к линолеуму, создавая звук, точно присоска откреплялась от зеркала. Углы огибал, как летучая мышь. Обострённое восприятие заменяло ему эхолокацию, и вскоре парень застыл на пороге, шаря на полках в поисках связки ключей. С брелоком в виде бирюзовой обезьяны. С брелоком в виде улыбчивого пончика. С брелоком в виде беспонтового мячика. Вообще без брелока. Неважно какую связку. Вот под его пальцами что-то брякнуло. Пустыня замер, потом сгрёб ключи в кулак и воткнул бородку в скважину, похожую на щербинку между зубами. Теперь ему предстояло совершить несколько громких и резких оборотов. Отчаяние, словно акула, утаскивало его в глубину. Акула кромсала его челюстями. Отгрызала позитивные мысли. Пустыня был обречён на провал.

К счастью, вновь крякнул гром, да так, что никто не расслышал, как ключ совершил парочку пируэтов в замке. Пустыня, можно сказать, уже забронировал своё спасение. Зарезервировал его. Отложил. Окрылённый, он помчался по кирпичной заблёванной дождём дорожке, минуя облитые скамейки и ворота.

Тучи сковывали небо, словно тектонические плиты. Парень бежал прочь, не зная, от кого он бежит, и, самое главное, не зная, куда. Дождевая вода превратила его волосы в мочалку, а майку в тяжёлую тряпку. Сам Пустыня был чем-то вроде швабры, отмывающей ментальную грязь с чужих прогнивших душ.

Когда парень очутился на дороге, то ощутил, как асфальтная крошка впилась в его стопы. Мелкие камешки кололи подошвы, как детали конструктора, рассыпанные на ковре.

– Чёрт! – прошипел он, убирая мокрые волосы с лица.

Его широкая грудь то выгибалась дугой, то изображала плато. Видимость стремилась к нулю, сильный запах сырости напоминал о канавах, в каких разлагались трупы пропавших без вести людей.

Дезориентированный, Пустыня вертелся, словно в океане, и, наконец, разглядел маяк. Спасительный ласковый свет. Только маяк молниеносно к нему приближался. Только маяк не сулил ничего хорошего. К нему неслись две разъярённые фары, и – бам! – Пустыню с визгом толкнул махавший «дворниками» автомобиль, а если конкретней – «Фольксваген поло».

Допросьба

Что вижу, друг мой милый!

– Вилье де Лиль Адан

– Они на тебя разозлятся, если узнают, – сказал Олег.

Мама боязливо трясся под столом, сожалея, что не накинул на него покрывало вместо скатерти. Так он соорудил бы себе крошечный домик. В нём паренёк был бы в безопасности, словно очерченный солевым кругом.

– Они меня убьют? – встревожился Мама.

– Не знаю. Наверное, – ответил Олег.

Мама решил пока затаиться и понаблюдать, какая гроза разыграется между друзьями, когда они ничего не обнаружат в шкафу, кроме пиджаков и рубашек. Часы не тикали, поэтому Мама считал удары собственного сердца. Раз десять. Два десять. Три десять.

На сорок семь десять буря началась.

– Где он? Куда подевался шпион? – взревел Калигула, швыряя свои императорские шмотки.

– Я без понятия! Должно быть, он сбежал, – робко отозвался Анубис за его спиной.

– Да как ты посмел проворонить связанного пленного, тупица?! – зашипел Калигула. – Как этой скотине удалось смыться?!

– Я слышал подозрительные шепотки в комнате, в которой застал Маму. Он, скорее всего, соврал, что разговаривал с Олегом, – начисто выложил Анубис.

– Так ты слышал и ничего не предпринял? – рот Калигула округлился так, словно в него вставили тоннель.

– Я заглянул в комнату, но различил одного Маму. Я подумал, что он туповат и не представляет угрозы. Ну, то есть не может покрывать беглеца, – оправдывался Бог смерти, уповая на Анх.

– Сам ты туповат, гнилое животное! Где теперь искать этого прохвоста? Сальери! – словно в пьесе, крикнул Калигула.

Писатель с трудом отыскал их в озере тьмы.

– Чего тебе? – буркнул он.

– У тебя язык подвешен. Допроси умственно отсталого! Мама единственный, кто мог видеть, как ускользает пленный червь! – приказал император.

– Ладно, – со вздохом согласился Сальери, вновь ныряя в океан мрака. Целых шестнадцать десять раз он аукал, а на семнадцатую десятку опустился на колени перед кухонным столом. – Ты здесь? – наугад спросил парень в голубой рубашке. Только теперь она превратилась в неразборчивое серое пятно.

– Н-нет, – испуганно солгал Мама.

– Приятель, ты видел, как выкарабкался Пустыня? – для галочки поинтересовался Сальери.

– Нет, – Мама опять утаил правду.

– А если подумать? – не отступало серое пятно.

– Я не умею думать, – упрямствовал Мама.

– Попробуй. Это несложно, – посоветовал Сальери.

Мама попробовал: и правда – несложно. Он подумал, что раз Пустыня улизнул, значит, с ним плохо обращались. Значит, все эти парни злые, а Пустыня добрый. А добро всегда побеждает зло. Мама хочет быть добрым, значит, Мама будет молчать.

– Я ничего не видел, – повторил Мама.

В сущности, он действительно не разглядел парня. Он его только слышал. И любил.

– Что ж, забей, – махнул голубым рукавом Сальери, разгибаясь.

Затем он утопал докладывать Калигуле об отрицательных результатах допроса.

– Что же нам теперь делать? Где его искать? – разрыдался император.