Проклятые вечностью (СИ)

– Я не в силах объяснить тебе всего, – с выдохом проговорил охотник, стараясь избежать встречи взглядов. – Но последние месяцы стали для меня настоящим адом. И наши недавние приключения не имеют к этому никакого отношения. Все дело в ипостасях, раздирающих душу на части. Ангел, человек, оборотень – у каждого из них свои желания, совладать с которыми я не в состоянии. Три разных существа, три разные личности, заключенные в одном теле и противоположные во всем – это приговор, вынесенный на небесах. Их голоса у меня в голове звучат постоянно, доводя до сумасшествия. Они говорят мне, как жить, что делать, кого любить… Мне уже не слышен собственный голос, он теряется в бесконечной какофонии. Более того, я уже не знаю, кто я на самом деле и кем хочу быть. После того, как Дракула вернул мне память, это стало невыносимо. Только представь: месяц назад у меня не было никакого прошлого, а теперь я помню все с момента сотворения мира.

– Кто говорит в тебе сейчас? – произнесла Селин, пораженная его ответом.

– Пока…всего лишь человек, которого преследуют призраки прошлого, – усмехнулся он, откинувшись в кресле, наблюдая за пляшущим огоньком огромной свечи, стоящей подле него. Ее слабый свет рождал в просторном, почти лишенном мебели, помещении игривые силуэты, открывая взгляду настоящий театр теней.

Ван Хелсинг понимал одно: какими бы далекими ни были воспоминания, никогда не наступит момент, когда оные перестанут для него что-то значить. Они копились в закоулках сознания, как фрагменты утраченного счастья, словно ненужный хлам, оставленный в коробке на чердаке. Они могли лежать там годами: забытые и потерянные, — но стоило начать уборку, и едва притупившаяся болезненная чувствительность в области сердца возвращалась с новой силой, смывая барьер между прошлым и настоящим. Это и произошло с ним, когда Дракула вернул ему память. Плотина, отделявшая тысячелетнее существование ангела от нескольких лет в человеческом облике, рухнула, оставив после себя голую пустошь. Призрак Изабеллы и покинутые небеса навсегда отделили его душу от мира людей, и он не знал, как ему вернуться обратно, да и стоило ли это делать?

Безусловно, он мечтал о Селин, любил ее всей душой, но любовь это была особенная: не такая, которую он помнил; не такая, которую мог представить. Она не была огнем, сжигающим сердце, или ядом, отравляющим разум, она была спасением, приносящим умиротворение. Ради нее он готов был снова пройти через все адские муки, но, прикасаясь к девушке, Ван Хелсинг не мог избавиться от ощущения, что берет то, что ему не принадлежит.

Это было наваждением, проклятием. Она была для него самой близкой и в то же время «чужой». Селин нашла правильное слово, лучше сказать он не мог. Как бы охотник хотел, чтобы все было иначе, но, видимо, Господь в очередной раз заставляет его грезить о несбыточном, развенчивая его иллюзии.

– Гэбриэл, реальность мучительна и без постоянного копания в прошлом, – разрушив пугающий ореол его мыслей, проговорила Селин.

– Дело не в прошлом, а в будущем, которого нет у таких, как мы. Вся наша жизнь – непрекращающаяся борьба. У нас никогда не будет нормальной жизни, счастье – удел смертных. Мы примеряем на себя роли охотников и жертв, пытаемся без передышки бежать от неизбежности, но она все равно нас настигнет.

– Ты говоришь о…

– Смерти, – перебил ее Ван Хелсинг. – Она неотступно следует за нами, дышит в спину. Счастливы мы будем лишь по ту сторону реки забвения. Неужели ты не поняла это в Чистилище? В этой жизни мне нечего тебе предложить!

– Ты не прав. Граф и Анна…

– Скоро убедятся в моей правоте. Противоположности притягиваются – таков закон, но долго оставаться вместе не могут. Подумай: они такие разные, какими только могут быть два человека. Рано или поздно груз минувшего разверзнет между ними пропасть, которую они не смогут преодолеть. Такое прошлое, как у них, бесследно не проходит. Не лучше ли сейчас закончить это? Запомнить тот огонь страсти, в котором сгорают их тела, чем столетиями смотреть, как это пламя затухает, превращая любовь в ненависть?

– Этого ты хочешь? Закончить все сейчас, не давая даже шанса на будущее? – прошипела Селин, глаза которой вспыхнули синим огнем.

– Селин, – устало потирая переносицу, произнес он. Господи, как объяснить женщине то, что ему нужно чуть больше времени? У него не было лишней минуты даже на сон и на еду, а она хотела, чтобы он разобрался в собственных чувствах. Боже, сейчас он всего лишь человек и хочет немного отдохнуть. И почему в своем гневе все женщины превращаются в демонов преисподней, додумывая за тебя то, что ты еще не успел сказать.

– Я думаю, что тебе лучше уйти! – отворачиваясь к окну, проговорила она.

– Это моя комната! – с легкой улыбкой произнес Ван Хелсинг, но, встретившись с разгневанным взглядом Селин, предпочел не устраивать спор, который неизбежно перейдет в выяснение отношений, грозившее обернуться физическим противостоянием. Лучше уж несколько часов проспать на неудобной кушетке, чем не спать вовсе.