Проклятый дар

Воодушевленный тем секундным колебанием, которое он заметил в глазах Екатерины, Франсуа снова принялся отчаянно жестикулировать. А вдруг удастся убедить «кузину» и «племянника» остановить надвигающуюся расправу? Но в этот момент в кабинет вошел де Гиз и, подойдя к королеве, тихо произнес:

– Началось, мадам.

Англия, Сомерсет, 6 июня 1932 года

Викарий видел, как сжались губы Голда, как покраснело его лицо. Глаза старого доктора горели. Переведя дыхание, он продолжил:

– Де Гиз сказал: «Началось», и я понял, что все потеряно, бойню уже не остановить. Теперь моей задачей было спасти хоть кого-нибудь. Среди гугенотов было немало моих друзей, Генрих Наваррский был мне очень симпатичен, а перед принцем Конде я чувствовал вину, ведь его отца застрелили прямо на моих глазах. Слова де Гиза заставили меня активизироваться, я метался между присутствующими, жестикулируя и силясь хоть что-то сказать. Угораздило же меня потерять голос именно в этот день!

Не обращая на меня внимания, Екатерина сказала сыну:

– Думаю, дорогой Карл, нам будет удобнее в вашем кабинете.

Тот согласился, и все направились к дверям. Было понятно: сейчас они уйдут и я уже никак не смогу повлиять на их решение. Я все еще на что-то надеялся! Обогнав их, я встал, загородив собой выход. Ах, друг мой, если б вы видели ту отчаянную пантомиму! Я умоляюще складывал руки, падал на одно колено, лицо мое было красноречивее всяких слов. Но, увы, ничто не могло поколебать упрямого короля. Екатерина ледяным тоном заявила:

– Вам необходимо отдохнуть, брат мой. Вы нездоровы.

А Карл шагнул ко мне и резко оттолкнул. Повернувшись к стоявшим у двери гвардейцам, он приказал:

– Заприте его здесь, барон не в себе.

От отчаяния, не понимая, что делаю, и не думая о последствиях, я схватил его за плечо и про себя произнес свою волшебную фразу. Тут же появилось знакомое головокружение, туман в глазах… и вот я уже в теле короля. Я быстро вышел, не оглядываясь, Екатерина, де Гиз и прочие последовали за мной, а исполнительный гвардеец запер Карла, оставшегося в моем теле, в кабинете королевы. Идя по коридору, я слышал, как он бешено барабанит в дверь, и страшился даже представить, что будет, когда я вновь поменяюсь с ним телами.

Впрочем, эти мысли меня оставили, едва я увидел, что творится в Лувре. Из многих комнат гвардейцы вытаскивали полусонных гугенотов и волокли их на улицу. Те пытались сопротивляться, но что невооруженный человек в одном белье может противопоставить гвардейцам?

Де Гиз обратился ко мне:

– Позвольте мне вернуться к моим обязанностям, ваше величество. Я должен схватить Наваррского и Конде.

– Приведите их ко мне в кабинет, – потребовал я.

– Сир?

– Полноте, герцог, вы же не думаете, что я позволю вам зарезать короля и принца крови? – Я как мог пытался изображать интонации Карла.

Гиз растерянно посмотрел на королеву, но та, к счастью, меня поддержала:

– Делайте, как велит его величество.

Герцог, нахмурившись, отправился исполнять приказ, а мы двинулись к кабинету Карла. По дороге трижды мимо нас тащили растерзанных гугенотов, один из них был совсем юным, лет четырнадцати. Двух других я знал, но ничего не мог сделать. Если бы я попробовал их спасти, бог знает, чем бы все это закончилось для короля и для Франции. Поэтому я стиснул зубы и проходил мимо них, стараясь не обращать внимания на крики и проклятия, обращенные ко мне. А мимо все бежали и бежали какие-то люди с белыми повязками на рукавах… Теперь уже не только гвардейцы, но и множество добровольцев-католиков сновало по залам Лувра в поисках еретиков.

Мы разместились в кабинете короля, туда то и дело прибегали с докладом участники этой дикой расправы. Вскоре привели Генриха Наваррского и принца Конде. Они встали передо мной, оба такие юные (одному из них было восемнадцать, другому девятнадцать), но смелые и мужественные. Они приходились друг другу двоюродными братьями и даже внешне были похожи: оба среднего роста, очень изящные, с тонкими чертами лица. Короля Наварры немного портил нос, длинный и острый, а принц Конде отличался красотой и каким-то лукавым выражением светло-серых глаз.

Чтобы не возбудить подозрений, мне пришлось обращаться с ними весьма сурово.

– Господа, – строго провозгласил я, – нам стало известно о заговоре протестантов против моей персоны. Королевский совет решил принять упреждающие меры и покарать гугенотов до того, как они успеют воплотить свой гнусный замысел.

– Вас ввели в заблуждение, сир, – спокойно покачал головой Генрих Наваррский.

– Никакого заговора нет, – подтвердил Конде.

– Я рад это слышать и от души надеюсь, что вы, мои братья, не только не стали бы в нем участвовать, но даже и не знали о нем. Но чтобы доказать свою непричастность к заговору, вам придется отречься не только от еретиков-преступников, но и от самой ереси. Поверьте, господа, я не шучу. В эту самую минуту королевские гвардейцы уничтожают всех участников злостного замысла. Если вам дорога жизнь, то отречься придется.

Король Наваррский упрямо вздернул подбородок. Похоже, он до сих пор не верил, что ему действительно угрожает опасность.