Проклятый дар

Димитрия разместили в покоях, расположенных по соседству с комнатами, где он когда-то жил. Он шел по анфиладам и коридорам, и сердце его сжималось. Все здесь было до боли знакомо. Ему вдруг стало бесконечно жаль потерянной жизни Франсуа. Конечно, он обладает великой тайной, позволяющей ему продлевать свое существование, но что взамен? Он потерял родину и всех тех, кто был ему дорог, вместо этого он ищет способ, как стать правителем незнакомой и такой чуждой ему страны! Зачем?

Димитрий тряхнул головой, отгоняя воспоминания и неприятные мысли. «Зачем? Да чтобы иметь власть, бесконечную власть над людьми! Кто ж в здравом уме от этого откажется?!»

* * *

В Вавельском замке он встретил немало знакомых, в том числе и своего старинного друга, великого гетмана коронного Яна Замойского. Тому уже перевалило за шестьдесят, но он был все тем же влиятельным магнатом с решительным и прямолинейным характером. К большому огорчению Димитрия, пан Замойский не только не поддержал его, но открыто сказал, что считает самозванцем, и всячески демонстрировал царевичу свое пренебрежение. Откуда ж гетману было знать, что этот юноша с задумчивым взглядом и печальной усмешкой – тот самый барон де Романьяк, с которым он дружил двадцать лет назад?

Пятнадцатого марта король польский дал Димитрию приватную аудиенцию. Сигизмунд принял его в том же самом кабинете, в котором когда-то работал Генрих, а позже – Стефан Баторий.

Димитрий, одетый в парадный жупан, перехваченный дорогим поясом из золотых нитей, и бледно-зеленый кунтуш, украдкой осматривался: все здесь было хорошо знакомо. При его появлении из-за стола поднялся высокий плотный господин лет сорока в темном костюме европейского типа с отложным кружевным воротником. Вытянутое лицо, залысины, большие круглые глаза под высоко поднятыми бровями, усы вразлет и остроконечная бородка – таким увидел Димитрий Сигизмунда.

Царевич сдержанно поклонился, король в ответ наклонил голову.

– Сударь, мне радостно и горестно видеть вас, – начал Сигизмунд по-польски.

– Отчего же горестно, сир?

– Если бы судьба не обошлась с вами столь несправедливо, вы сейчас сидели бы в кремлевских палатах, князь Димитрий.

Сердце царевича радостно подпрыгнуло. «Похоже, король не сомневается, что я законный наследник престола!» – подумал он, а вслух сказал:

– Ваша правда, сир. Но в этом случае мы не могли бы встретиться с вами здесь, в вашем замке, как друзья. Так что я благословляю жестокую судьбу, приведшую меня к великому государю польскому.

Король был приятно удивлен. «Где он успел научиться таким изысканным речам?» – мелькнуло у него в голове.

Некоторое время они говорили ни о чем, а потом перешли к делам насущным:

– Нимало не сомневаясь в вашем происхождении, князь Димитрий, я все же не могу во всеуслышание признать вас царевичем. Это было бы равносильно объявлению войны Московии, с которой три года назад мы заключили двадцатилетний мир.

– Я понимаю, сир, – кивнул Димитрий, – для вас прежде всего важны интересы Польши, как для меня – интересы Руси. Но мы могли бы договориться на условиях, выгодных не только для меня и моей страны, но и для вашей.

И начался торг. Король и царевич проговорили более двух часов и в результате пришли к соглашению: Сигизмунд в частном порядке признал царевича, выделил ему содержание в сорок тысяч злотых ежегодно и позволил польским шляхтичам снабжать Димитрия войсками. Взамен царевич обещал по вступлении на престол московский отдать Польше Смоленскую и Северскую земли, ввести на Руси католичество, а также содействовать Сигизмунду в получении короны шведской, на которую тот давно претендовал.

Они расстались, довольные друг другом и заключенным договором. Сигизмунд радовался, что может получить почти даром огромные территории, а Димитрий в глазах поляков теперь становился не самозванцем, а признанным сыном царя Иоанна.

Ежи Мнишек и братья Вишневецкие ликовали: договор с королем давал им возможность пускаться в любые предприятия против Московии. И после того как несколькими неделями позже Димитрий тайно принял католичество, они все вместе с торжеством вернулись в Самбор.

* * *

– Теперь вы считаете меня достойным вашей руки, панна Марина? Ныне я католик, меня признал Сигизмунд. Хотите стать царицей? Хотите быть ровней вашему королю?

Глаза гордой полячки блеснули торжеством. После холодного расставания она опасалась, что Димитрий не повторит своего предложения, ведь он раскусил ее. Но нет, любовь царевича оказалась сильнее всех доводов рассудка. Она станет царицей!

– Если мой отец изволит принять ваше предложение, пан Димитрий, то я с радостью покорюсь его воле.

– Благодарю, светлейшая панна. Я знаю, как много в Польше претендентов на вашу руку, и клянусь, вы не пожалеете, что предпочли меня.