Проклятый. Игра с огнём

Еся отключила сотовый и быстро, будто намеревалась в следующую секунду сбежать, огляделась. Возможно, теперь у неё будет чуть больше понимания относительно того, что ей со всем этим делать дальше. Потому что одна она не справится. Только не сейчас…

Дожидаясь Михаила в светлом кафе с витражными стёклами, Есения думала в основном о том, что ей может нового поведать отец Глеба. Или чем он ей сможет помочь. Как так вышло, что за это время он не предпринял никакой попытки помочь Арине Васильевне или самому Глебу, который наверняка очень нуждался в участии отца? Эти вопросы оставались для Еси загадкой.

Впрочем, в данную минуту она могла думать только о том, как сможет помочь ей Михаил сейчас. И сможет ли. И будет ли у него такое желание. Он уже с лёгкостью отказался от Глеба, будто тот был пятном на его репутации, так есть ли сейчас хоть какая-то надежда на то, что отец Кузнецова поможет?

– Есения, приветствую. – Напротив неё очутился Михаил, и Еся поёжилась под его пристальным взглядом, в котором было так много знакомых нот.

– Здравствуйте. – Еся выдохнула, поняв, что всё это время опасалась того, что вместе с Кузнецовым приедет Сергей. Какие глупые мысли. – Вы в Москве проездом?

– Я в Москве из-за Глеба. Думаю, тебе это так же понятно, как и мне. Не так ли?

– Так. И всё же, что-то должно было вас привести сюда. Конкретное.

Господи, что за чушь она несёт? Всё же и так ясно, как божий день.

– Его нужно лечить, Есения. – Кузнецов устало посмотрел на неё, и Еся задержала дыхание: наряду с показным равнодушием, во взгляде Михаила пылала тёмными оттенками боль. Такая же, как у Глеба, когда он затеял свою «отповедь».

– Очень знакомая позиция.

– В каком смысле?

– В прямом. Сходу, не разбираясь, переложить всю ответственность с себя на чужих людей. Сделать выводы. Как правило – железобетонные.

– Ты о Глебе?

– Да. Слава Богу, пока познания о том, что такие мужчины водятся в вашей семье, ограничиваются Глебом и вот теперь – вами.

– То есть, ты считаешь, что я не прав?

– Я считаю, что вы ошиблись в нескольких буквах. В слове «лечить» нужно поменять всего пару, чтобы ваш совет стал действенным.

– Дай угадаю, патетичная моя. Получится слово «любить»?

– Не думаю, что здесь уместны издевательские нотки, Михаил. И да – именно это слово и получится.

– И как? Помогла тебе любовь в том, что касается моего сына?

– Вы сказали «моего сына». Мы на правильном пути.

Еся откинулась на спинку стула и сложила руки на груди. На эту встречу она ехала с призрачной надеждой на то, что сможет хоть что-то сделать для Глеба. А сейчас надежда сменилась злостью. Кузнецов молчал, она – тоже. Просто отвернулась и стала смотреть в окно, разрываясь между двумя желаниями – встать и уйти и остаться, чтобы попробовать снова.

– Я не отказывался от него. Сказал это со зла.

– Вы плохо его знаете, Михаил. Это же Глеб. У него крышу сносит от простых слов. И это – не повод его лечить. Если бы кто-то был с ним тогда, когда ему было пятнадцать, всё сейчас было бы иначе.

– Он рассказал тебе?

– Не сразу.

– И, видимо, не всё.

– Какая разница, всё ли?

– Разница в деталях. И во взглядах на то, что случилось.

– Да какая, к чёрту, разница во взглядах? Ему было пятнадцать! Пятнадцать лет! И он оказался наедине с тем, что совершил. А вы сейчас о том, что у вас с Ариной Васильевной на это всё были другие взгляды.

Она повысила голос, и на них стали оборачиваться посетители кафе.

– Ты многого не знаешь, Есения.

– Так просветите меня. Глеб это сделал на днях – мне многое стало яснее.

– Даже если это тебя не касается?

– Меня касается Глеб. И если то, что случилось девять лет назад, может мне помочь, то я хочу знать всё.

– Хорошо.

Михаил тоже откинулся на спинку и также сложил руки на груди, словно ставя барьеры со своей стороны между собой и странной женщиной напротив, которая собиралась покопаться в том, что до сих пор причиняло ему боль. Ведь причиняло же – Еся видела это. Но она не собиралась отступать. Готова была побыть хоть странной женщиной, хоть той, кого он после возненавидит.

– Ты права. Глеб оказался вовлечённым в то, к чему имел очень опосредованное отношение. Его отчим и вправду был скотиной. Но его выбрала сама Арина. И ушла от меня к нему. Готова была простить ему всё. А тот этим пользовался.

– И о каком опосредованном отношении может тут идти речь? Глеб – сын Арины Васильевны. Вы не забыли?

– Нет. И не кипятись. Я забирал его в Питер. Не хотел, чтобы он видел всё то, что так его травмировало. Он уехал обратно. Сам.

Есения даже подалась вперёд, чтобы понять, шутит Кузнецов или серьёзен. Ведь он не мог верить в то, что говорил. Или мог?

– Михаил, вы сами вообще себя слышите? Речь идёт о Глебе. Вы что, не понимаете, что он не мог оставаться в другом городе – да даже в другой комнате – зная, что делает с его мамой её любовник?

– Муж.

– В этом нет никакой разницы. Хоть сам Господь Бог. Кто угодно мог бы. Глеб – нет.

– И что ты думаешь мне нужно было тогда сделать? Насильно увезти и его, и Арину?

– Если это бы помогло избежать того, что творится сейчас – да.

– Какие вы с Глебом наивные.