Проклятый любить (СИ)

Ожидал услышать чего угодно, даже мысленно готовился к скандалу, который он так не любил, но она лишь тихо произнесла:

— Отвези меня домой.

В ее глазах не было слез, только губы она немного поджала, Нику показалось, что до этого они тряслись.

Вечер они покинули тихо, никого не предупредив и ни с кем не попрощавшись. Эмили уверенным шагом шла к припаркованной машине, а Ник молча шел за ней, открыл ей дверь и хотел помочь сесть, но она справилась без его помощи, сама захлопнула дверь и пристегнулась, всем своим видом давая понять, что разговаривать им не о чем.

Дорога домой проходила в тишине, которую нарушала лишь тихо льющаяся из динамиков музыка. Эмили смотрела в окно, а Ник порой поглядывал на нее и лишь сильнее сжимал руль.

Он ценил, что его девочка никогда не устраивала скандалы, воспринимала все тихо и спокойно, просто обожал в ней это качество и чувствовал, что начинал заводиться, как только она пыталась начать разговор, хоть издали похожий на выяснение отношений. Только тогда у нее не было повода, даже тогда, когда он не ночевал всю ночь дома. Но сейчас она видела, как он был с другой, как целовал ее. Она должна была сказать ему хоть что-то, но она все так же молчала, и то, что он так в ней ценил, выводило его из себя.

— Мать твою, Эми, скажи хоть что-то! — не выдержав, рявкнул он, ударив рукой по рулю.

Она вздрогнула, поджала губы и все же взглянула на него. В машине было слишком темно, чтобы разглядеть то, что было у нее в глазах, но голос звучал как-то особенно бесцветно.

— Что я должна сказать?

— Я понятия не имею. Что я козел, что ты злишься на меня, да хоть что-то, черт возьми.

— Ты это и так прекрасно знаешь без моих слов, Ник.

Он полоснул ее взглядом, но до самого дома ничего не сказал, только бесшумно выругался и сильнее сжал руль. Ее молчание, ее видимое спокойствие раздражало его, хотелось ее встряхнуть, наорать на нее, чтобы она наорала на него, а может, заплакала, била его своими кулачками в грудь и говорила, как сильно его ненавидит. Все это было бы лучше ее меланхоличного молчания. Она не обвиняла его, но он чувствовал, что начинает обвинять себя сам. Что там говорила мать про совесть? Кажется, она оказалась права. И он не знал, как можно было это исправить.

Из машины она вышла самостоятельно и, не обернувшись, поднялась в квартиру. Николас за ней не торопился, откинулся на сидение, проводив ее взглядом, и закурил, думая, что можно было ей сказать. Когда он закрыл за собой дверь квартиры, ответ он так и не нашел.

— Я переночую в гостевой спальне, — оповестила его Эми, держа на руках подросшего Зевса.

— И это все? — ухмыльнулся Ник, стягивая пиджак и развязывая галстук.

— Спокойной ночи, Николас, — она хотела направиться в спальню, но он ей не дал, прижал ее к стене, поставив руку чуть выше головы, не давая даже возможности вырваться.

— Поговори со мной.

— О чем?

— Об этом гребанном поцелуе, черт возьми!

— Думаешь, меня беспокоит только поцелуй, Ник? Ты врал мне. Ты смотрел мне в глаза и открыто врал, пользуясь тем, что я беспрекословно доверяю тебе. В ту ночь ты был с ней? — он молчал, глядя на нее сверху вниз, а она улыбнулась, только как-то болезненно грустно, — вот видишь, ты даже сейчас не можешь сказать мне правду. Отпусти меня, я устала и хочу спать.

— Как будто от правды тебе станет легче.

— Да, Ник, легче! Мне будет легче, если ты не будешь мне врать, если не будешь делать из меня дуру, если не будешь мне изменять. Ты меня не любишь?

— Не неси чушь…

— Тогда что тебя не устраивает во мне, что ты пошел к ней?

— Эми…

— Что бы там ни было, ты мог просто рассказать об этом мне, мы бы это обсудили и нашли какое-то решение, мы хотя бы попытались, но ты решил найти утешение, уткнувшись в чужую грудь. Тебе нечего сказать мне, тогда что ты хочешь услышать от меня, м? Когда придумаешь, тогда и поговорим, а теперь пусти.

Она постаралась вынырнуть под его рукой, и у нее получилось, впрочем, Ник и не пытался ее остановить, так и продолжив стоять, оперевшись на стену. Но уйти в спальню Эми не успела, остановленная его голосом.

— Что мы должны были обсудить, а, маленькая? Что, черт возьми, мы должны были обсудить, если ты мне явно дала понять, что тебе противно от того, кто я?! Как ты себе это представляешь? — на этот раз молчала она, — Маленькая, знаешь, сегодня я забил человека до смерти голыми руками, за то что он у меня украл товар на несколько миллионов. Я в ярости и охренеть как пьян. Разомнешь мне спинку?

— То есть в твоей измене виновата я?

— Я делал для тебя все, я ограждал тебя от всего, от твоего прошлого, этого города, даже от самого себя. Я выбирал, что тебе сказать, что тебе показать, что тебе стоит знать, чтобы твоя впечатлительная натура не увидела лишнего.

— Значит, все же я.

— Я не договорил, мать твою! — рявкнул он, сжав кулаки, — Я все сделал, чтобы ты каталась как сыр в масле, чтобы жила в розовом мире. И да, я облажался, потому что хотел сделать как лучше для тебя, и мне чертовски жаль.

— Жаль, что врал мне, изменил или что я в итоге узнала?

— Эмили.