Подойдя к великокняжескому престолу, те двое, что шли чуть позади, остановились, а передний, он, видать, и был посол, поднялся к трону. Опустившись на одно колено, казак склонил перед царем свою буйную, тронутую легкой сединой чернявую голову.
– Встань, – милостиво дозволил Иван Васильевич, но, как только атаман поднялся, царь в ужасе воскликнул: – Ванька, Колычев!
Трудно, почти что невозможно было признать в матером казачине шаловливого красавчика Ванюшку Колычева, племянника замученного митрополита Филиппа, но государь, однако же, узнал своего бывшего стремянного. «А Малюта уверял, будто бы весь род их извел под корень. Выходит, врал, паскуда. Ну конечно, был же слух, что Ванькина сестрица раскрасавица из родительского дома с полюбовником на Дон сбежала. Видать, и он, когда опала началась, вслед за ней к разбойникам подался. Ишь, в орла какого из желторотого щегла обратился», – уже более спокойно подумал Иван Васильевич.
В ответ на возглас повелителя всея Руси посол казачий даже глазом не моргнул. Улыбнувшись, он с почтением, но уверенно возразил:
– Извиняй, надежа-государь, ошибся ты. Иван я, верно, фамилии же вовсе не имею, потому как не боярин и не князь, а средь братьев-казаков Кольцом зовусь, – при этом правая его рука невольно легла на левый бок, туда, где завсегда висела сабля, однако сабли не было, ее забрали стражники при входе.
Митька Трубецкой почуял неладное и сделал шаг вперед, но царь поставил перед ним свой посох – не суйся, мол, когда не велено.
– И то верно, Ивашка Колычев-то трусоватым был. Скуратов сказывал, когда за ним пришли, со страху удавился, а ты, видать, на редкость отчаянный. Мы ж разбойника Кольцо за ослушание год назад еще приговорили к смерти, – язвительно промолвил он.
– Казаку, тем боле атаману, быть робким не положено, – гордо заявил Ванька-старший. – Но не из лихости и уж, конечно, не по глупости к тебе я, государь, явился, просто дело мне поручено великой важности.
– Разве могут быть дела у человека важнее его жизни? – искренне удивился помазанник божий.
– Конечно, – коротко ответил разбойник, при этом в голосе его царю послышалась такая святая уверенность, что он поверил – варнак не врет и действительно до самозабвения предан если не ему, то вере и отечеству, а кто посланник атамана Ермака на самом деле, Кольцо или Колычев, какая разница. Ради царства Сибирского провинности как одного, так и другого нетрудно позабыть.
– Ладно, не будем былое ворошить. Не зря же говорится, кто старое помянет, тому глаз вон, – снисходительно махнул рукой Иван Васильевич. – Сказывай про дело, за которое даже голову готов сложить.
Решив, что самое плохое уже осталось позади, Кольцо, расправив плечи, торжественно изрек:
– Атаман Ермак с сотоварищами шлют тебе, владыке православному, земной поклон, – при этом сам он поклонился лишь в пояс, – и просят страну Сибирь, у нехристей поганых завоеванную, в державу русскую принять.
Уговаривать царя не пришлось. Стукнув посохом об пол, он не менее торжественно провозгласил:
– Быть по сему, – и лишь потом насмешливо осведомился: – А теперь скажи по совести, с чего вы вдруг решили моей власти покориться? Для вас, станичников, насколь я знаю, воля вольная слаще девок и вина.
– Оно, конечно, так, чего греха таить, да только в этой жизни каждому свое предназначено. Казакам – воевать, кузнецам – клинки ковать, – рассудительно промолвил атаман.
– А государям – править, – добавил строго Грозныйповелитель.
В ответ Кольцо лишь тяжело вздохнул да согласно кивнул своей бедовой головушкой.
– Слава богу, наконец-то поняли, что нельзя без строгости, иначе сами же друг другу глотки перережете, – обрадовался царь.
– Ну это вряд ли, строгости у нас своей хватает, – печально улыбнулся атаман.
– Чего ж тогда недостает? Пороха, свинца да соли с хлебом?
– Попа у нас еще недостает, – попытался отшутиться Ванька-старший.
– Ну, с попом-то, парень, всего проще. Чего-чего, а этого добра пока хватает, – тоже усмехнулся государь, однако тут же злобно вопросил: – Отчего ж, как в прошлый раз, к своим дружкам купцам не обратились?
– Мы люди хоть и не богатые, но гордые. Решили – лучше повелителю всея Руси служить, чем каким-то там барыгам хитроблудым.
Кольцо сам не ожидал, что своим бесхитростным, даже дерзким ответом так польстит царю. Аж порозовев от удовольствия, Иван Васильевич обернулся к Годунову, который незаметно, но уверенно занял место по праву руку от трона, и распорядился:
– Пиши, Бориска, указ. Сибирь отныне и на веки вечные землею русской объявить да в державу нашу наравне с другими землями принять. Управителем туда назначить князя Степку Болховского, а в товарищи ему определить воеводу Ваньку Глухова.
Углядев, как помрачнел разбойный атаман, государь по-свойски пояснил: