— Не стоит. Если будет шанс умереть, я попытаюсь за него ухватиться. Только не вздумай приходить ко мне с этим жутким ножом. Лучше отправиться в бой вместе с племенем и самому найти себе смерть. В конце концов, не зря же подземники кормили меня все эти годы…
Выскочив на поверхность, Серко увидел, как край солнца поднимается над горизонтом. Оказалось, что в дурмане чёрного приворота он провёл целую ночь. Холодный утренний воздух помог освежить душу и разум. Серко оделся, приготовил оружие и постарался привести мысли в порядок. Совершённого уже не исправишь: Влада предала брата, переступила ту заветную грань, о которой было даже страшно подумать.
Юноша знал, как поступит дальше сестра: она вернётся в убежище и приведёт Навье племя к найденным норам. О преступлении никто не узнает, если только Мать-Волчица сама не догадается. Но в этот страшный момент его рядом не будет. Наследник рода больше не желал следовать по пути предков и решил взяться за собственную судьбу. Теперь Навий охотник думал только о девушке, которую действительно полюбил. Вера нуждалась в защите Серко, хотя и отвернулась от него из-за собственных чувств.
Лёгкий утренний сумрак ещё давал время проникнуть к людскому жилью незамеченным. Серко поспешил к стенам Монастыря, внимательно осмотрел каменные укрепления и сразу смекнул, что так просто через них не перебраться. Монастырь был огромен и защищён словно крепость, но к стенам с востока прилегала и простая деревянная слобода — обычные избы оседлых: крепко сбитые, способные выстоять даже в самых лютых морозах. От внешнего мира восточную часть Монастыря защищал ров и частокол. Серко принюхался к воздуху, растёр горсть земли между ладоней. Он понял, что ров вырыт в этом месте недавно, а значит крестианцы ждали скорого нападенья. Видимо, дружба с Тавритами у Настоятеля совсем не заладилась.
— Значит Веру накажут по всей строгости их уклада, — скрипнул зубами охотник. Стараясь больше не думать об этом, он нашёл в частоколе слабое место: одно из брёвен оказалось слегка кривоватым, поэтому выбилось из общего ряда — здесь Серко и перебрался.
Но ещё поднимаясь наверх, он заметил чужие следы: неглубокие царапины оставленные каким-то металлом. Лишь хорошо осмотрев свежие метки на дереве, Серко спрыгнул на улицы слободы. Среди сотен домов залаяли псы: они всегда чувствовали приход Волка раньше хозяев.
С первого взгляда было понятно, что перед подземным охотником богатая и обжитая община. Люди хранили Тепло, выживая здесь многими семьями. Каждый двор огорожен, ворота заперты, окна закрыты узкими ставнями. Стучаться в поисках девушки в чужие дома казалось немыслимым. Тем более, что вместе с Серко пришёл Зверь, который мог найти след где угодно. Ради Веры охотник разбудил свою давно спавшую силу.
Язык прошёлся по заострённым клыкам и Серко почувствовал вкус собственной крови. Дух внутри заворочался, согрел озябшее в утреннем холоде тело и сразу сделал мир ярче. Тысячи следов в крестианской общине слились для него в один-единственный путь. Волк хорошо знал запах девушки, ведь провёл рядом с ней много времени.
Следуя за звериным чутьем, Серко крался между просыпавшихся изб. Где-то стукнули двери, послышались человеческие голоса, но Навий охотник остался незамеченным среди улиц не знавшей набегов общины, и смог вычислить дом крестианки. Только её Тепло сейчас пахло слезами и страхом, а этот запах Навь чувствовала лучше всего. С юных Зим он будил в двоедушцах страсть к жестокой охоте, заставлял нападать и безжалостно расправляться с людьми.
Серко без труда заглянул через верхнюю кромку забора, сразу заметив возле дома Веры охранников. На мужчинах были тёплые куртки песчаного цвета, а на плече у каждого висела винтовка. Старое оружие содержалось в порядке, а вот на счёт патронов он не был уверен. Община казалась большой, а значит люди вполне могли изготавливать боеприпасы самостоятельно. Но тогда каждый третий патрон мог не выстрелить или заклинить в затворе.
Из сеней донеслись приглушённые голоса: мужчина о чём-то переговаривался с молодой женщиной. Серко сразу узнал голос Веры, но второй человек был для него неизвестен.
— Пойми ты, голубушка, не ради себя, а ради Монастыря придётся нам жертвовать, — говорил взрослый мужчина. — Господь распять себя дал, чтобы спасти род человеческий; за души наши страдал, дабы истинный свет мы наконец разглядели. Многие христиане несли тот же крест. При жизни мучились, но не отступились от веры… Ну что ты, почему опять слёзы?
— Ничего, отче, просто когда слышу «род», теперь вспоминаю другое…