Прокурор

— Опасалась, что ты не будешь ее любить…

— Да какая разница, чья она? Я за Павлинку… — начал было Виктор.

— Она мне больше, чем родная, — сокровенно и радостно вырвалось у Нади. — Понимаешь, Вить, она по-настоящему моя!

— Может, все-таки объяснишь?

— Была у меня подруга… Забеременела… Родить не имела права. Нельзя ей было, ясно?

— Случается, — медленно произнес Виктор, внимательно глядя на Надю и боясь пропустить хоть одно ее слово.

— Время аборта пропустила. Боялась… К каким-то бабкам ходила, зелье всякое пила… Не помогло. Может, от этого Павлинка и родилась семимесячной. Крошечная, жалко смотреть… Ну, мать, подруга моя, в отчаянии. Что делать? Хоть руки на себя накладывай… Я испугалась: или себя порешит, или девочку… Тут как раз отец мой приехал в Южноморск. На своем самосвале. Ты же знаешь, он шофер…

— Ага, — кивнул Берестов.

— За удобрениями приехал. На складе не было, сказали, что надо обождать… Отец жил у меня. Ну, немного загулял. В смысле, по пивным барам… Что меня стукнуло, не знаю. Говорю той подруге: давай девочку. Выдам за дочь… В общем, завернули мы ее потеплее, приехали ко мне. Отец дрыхнет… Села я за руль его самосвала и помчалась домой, в деревню. А самой страшно до ужаса: вдруг не довезу, вдруг умрет? Ведь недоношенная… — Надя замолчала.

— А дальше? — поторопил Виктор.

— Довезла, — улыбнулась чему-то далекому Надя. — Уже когда в деревню въезжала, другой страх охватил: мать прибьет. Меня. Крутая она у нас… Единственная дочь принесла в подоле… — Она снова замолчала.

— Ну и как?

— Как видишь, жива, — негромко засмеялась Надя. — Перво-наперво Павлинку доставили в роддом. Врач сказал: часом позже — потеряли бы девочку… Мать потом, конечно, накинулась на меня. Как смела? Почему скрыла? Сам знаешь, в деревне на этот счет строго. Позор!

— Представляю, — улыбнулся Виктор.

— Вот так было дело… Веришь или нет, теперь самой кажется, что это я ее родила…

— А кто мать?

Надя подскочила, словно ее подбросило пружиной.

— Витенька, давай сразу договоримся, — схватила она его за руку, — не спрашивай. Никогда! Не нужно это тебе! Никому не нужно! Понял?

— Ладно, ладно… Чего уж тут не понять, — ласково погладил он ее по голове. — Павлина Викторовна Берестова… Звучит?

— Ага, — согласилась она, уткнувшись лицом в его грудь. — И еще дай слово…

— Какое? — насторожился Берестов.

— Перестань якшаться со всякими проходимцами. — Ее голос прозвучал глухо, словно она говорила в него, чтобы просьба достала до самого сердца. — А я помогу тебе устроиться в таксопарк. Директор ко мне хорошо относится. Скажу, муж. Возьмут! А этих — брось!

— Ты о ком? — осторожно спросил Виктор, хотя сам знал.

— Тревожно мне… Не нравится наш главный художник… А начальник СЭЦа — вообще!.. — Она вдруг заговорила шепотом, словно боялась, что кто-то подслушает: — На фабрике о нем нехорошие слухи ходят. Честное слово! Да у меня самой глаза есть… Откуда у Анегина каждый год новая машина? Костюм не костюм, золотой перстень — как булыжник… Девчонок смазливых набрал к себе в цех, подарки им делает, как принцессам! Ясно, конечно, за что… Но ведь на одну зарплату, даже начальника цеха, так шиковать не будешь…

— Верь всяким сплетням! — перебил ее Виктор.

— Народ зря говорить не станет… Это милиция не все видит, а люди все! Держись подальше от Боржанского и Анегина, прошу тебя…

Слова Нади камнем ложились на душу.

— Я человек подчиненный: привезти-отвезти… — пожал плечами Виктор.

— Ну, ладно, — вздохнула Надя. — А что это за девица? Та, в ресторане?

— Первый раз сегодня видел.

— Не с тобой, значит? — осторожно спросила Надя.

— Ты что, Надюха! — ответил Виктор. — Конечно, нет! Я люблю только тебя…

Она шмыгнула носом. Но все же не успокоилась.

— А кавказец кто?

— Так, знакомый, — неопределенно сказал Виктор. — Пригласил меня, посидели…

Берестов соврал. Кавказца, а вернее Гургена Ашотовича Мурадяна, пригласил он сам. Так решил Боржанский.

— Все-таки больше не ходи в «Кооператор», — попросила Надя. — И вообще в рестораны… Без меня…

В ответ Виктор обнял ее и уткнулся в ее распущенные волосы…

…А на следующий день Берестов как бы ненароком заглянул в кабинет Германа Васильевича. Его с нетерпением уже поджидали Боржанский и начальник СЭЦа.

— Какие успехи? — спросил главный художник.

— Клюнул, — ответил Берестов.

Боржанский и Анегин переглянулись.

— Так сразу? — недоверчиво посмотрел на шофера Герман Васильевич.

— Зачем, — пожал плечами Берестов. — Не сразу…

— До прихода Урусовой или после? — усмехнулся Евгений Иванович, давая понять, что вчера у них в ресторане были свои «глаза».

— Во время, — огрызнулся Берестов.

— Не обижайся, Витюня, — миролюбиво произнес Боржанский. — Давай конкретно. Как он реагировал?

— Барыню плясать не стал… Тоже шарахается от собственной тени. Осторожничает.

— Это ясно, — кивнул Герман Васильевич. — Я спрашиваю, какие условия?

— Какие условия может предложить простой шоферюга? — в свою очередь, спросил Берестов. — Понял, что я на подхвате… Намекнул, что хотел бы иметь дело с шефом.

— А ты?

— Сказал, посоветуемся. Никого, естественно, не называл.