Промельк Беллы

Окуджава тогда словно почувствовал мой эмоциональный порыв – мы познакомились и стали друзьями на всю жизнь. Завязавшаяся дружба сыграла в моей жизни значительную роль, особенно после нашей встречи с Беллой. Мы все трое оказались на перекрещении этих отношений.

Булат был старшим товарищем для всего нашего поколения. Возможно, он тоньше и острее всех нас ощущал жестокость и трагизм жизни, что заставляло его быть столь серьезным и отстраненным от житейских дрязг. Тяжкий крест памяти он с огромным достоинством нес по жизни:

Убили моего отца
ни за понюшку табака.
Всего лишь капелька свинца —
зато как рана глубока!

Он не успел, не закричал,

лишь выстрел треснул в тишине.
Давно тот выстрел отзвучал,
но рана та еще во мне.

Как эстафету прежних дней

сквозь эти дни ее несу.
Наверно, и подохну с ней,
как с трехлинейкой на весу.

Судьба украденных у жизни молодых родителей: отца Шалвы Степановича, расстрелянного по обвинению в троцкизме и вредительстве, и матери, Ашхен Степановны, прошедшей сталинские лагеря, – не давала покоя Булату. Читая его прозу, я чувствовал его неудержимое желание осознать, что же все-таки произошло. В рассказе “Девушка моей мечты” (1985) он так напишет о встрече с матерью:

Я усадил ее и заглянул ей в глаза. Эти большие, карие, миндалевидные глаза были теперь совсем рядом. Я заглянул в них… Готовясь к встрече, я думал, что будет много слез и горьких причитаний, и я приготовил такую фразу, чтобы утешить ее: “Мамочка, ты же видишь – я здоров, все хорошо у меня, и ты здоровая и такая же красивая, и все теперь будет хорошо, ты вернулась, и мы снова вместе…” Я повторял про себя эти слова многократно, готовясь к первым объятиям, к первым слезам, к тому, что бывает после десятилетней разлуки… И вот я заглянул в ее глаза. Они были сухими и отрешенными, она смотрела на меня, но меня не видела, лицо застыло, окаменело, губы слегка приоткрылись, сильные загорелые руки безвольно лежали на коленях. Она ничего не говорила, лишь изредка поддакивала моей утешительной болтовне, пустым разглагольствованиям о чем угодно, лишь бы не о том, что было написано на ее лице… “Уж лучше бы она рыдала”, – подумал я. Она закурила дешевую папиросу. Провела ладонью по моей голове…

Булат не забывал и о судьбе своих близких родственников: сестры его матери – Ольги Окуджавы и ее мужа, великого грузинского поэта Галактиона Табидзе. Их памяти посвящено стихотворение “Свадебное фото”:

Тетя Оля, ты – уже история:
нет тебя – ты только лишь была.
Вот твоя ромашка, та, которая
из твоей могилки проросла.

Вот поэт, тогда тебя любивший,

муж хмельной – небесное дитя,
сам былой, из той печали бывшей,
из того свинцового житья.

Судьба Галактиона Табидзе – одна из болевых точек и для Беллы. Я знал, с каким восхищением Белла относилась к Галактиону и с какой страстью она его переводила. Белла находила мистический смысл в этом родстве и придавала ему особую окраску. Булат ценил Беллины переводы грузинских поэтов, и ее любовь к Грузии перекликалась с любовью самого Булата.

Всегда казалось, что высшее знание, обретенное Булатом в страданиях неотомщенной обиды, которую нанесла ему жизнь, дает ему право на то, чтобы так гордо нести свою отдельность и свою скорбь.

Поэтический диалог Беллы и Булата