Промельк Беллы

В первую же свободную минуту, не спрашивая заранее, он приносил все, что, по его мнению, необходимо для завтрака: сулугуни, зелень, лобио, буженину, лаваш и крепкий чай. Страшно занятой, он махал рукой, показывая, что расчеты мы произведем когда-нибудь потом. И я, ободренный его лаской, завтракал и уходил в театр, а рассчитывался вечером, когда Бадри бывал посвободнее.

Вечером после выступления Беллы мы отмечали день рождения Гии Маргвелашвили. За столом сидели Чабуа Амирэджиби, Отар Иоселиани, Илья Дадашидзе, жена Гии Этери и дочь Лали.

На следующий день нам не удалось попасть к Сереже, потому что у Беллы было выступление в Доме кино, куда пришла вся грузинская кинообщественность: братья Шенгелая – Эльдар и Георгий, Тенгиз Абуладзе, Софико Чиаурели и Котэ Махарадзе, Арчил Сулакаури, Юра Чачхиани, Манана Гедеванишвили и другие.

Только на третий день, утром 2 ноября, мы смогли навестить Сережу Параджанова. Пришли вчетвером, с Отаром Иоселиани и зашедшим к нам в гости художником Резо Тархан-Моурави. Резо был боксером – с перебитым носом, очень худой, маленького роста, но невероятно крепкого телосложения. Человек обидчивый, он постоянно стремился с кем-нибудь подраться, и мы кого-нибудь спасали от его кулаков.

Однажды после очередной драки он попал на пятнадцать суток в заключение. Никакие просьбы тбилисских приятелей на администрацию тюрьмы не действовали. Тогда приятели Резо, чтобы поднять ему настроение, решили подшутить. Они послали ему в передаче пышную булку, в которой Резо неожиданно обнаружил маленькую пилку: оставалось перепилить решетку и бежать!

Весной 1980 года перед Пасхой к нам в Москву приехал посыльный от Параджанова и привез подарок: очаровательный альбомчик с надписью “Тифлис”, сделанный руками Сережи. Памятную фотографию, сделанную в фотоателье “кустаря-одиночки”, он поместил в этот альбом. Ее же Сережа размножил и сделал из отпечатков изумительные коллажи.

Альбом посвящен пасхальным торжествам, и первые его страницы воспроизводят пасхальные яйца, выклеенные Параджановым из цветных бумажек или открыток с буквами “ХВ”, далее следует “Посвящение Белле” с вкраплением моего лица и лица самого Параджанова. Мы представлены как атрибуты, которыми жонглирует Белла, а сама она – то в виде русалки, запутавшейся в сетях, то в виде ангела с крылышками. Образ двоится, троится, юбочка и шальвары с крестьянскими туфельками предстают в соединении с высокими ботфортами, танцующими канкан. Королевская атрибутика соединяется с парчовыми лосинами и сапогами, вырезанными из коробки американских сигарет. Образы множатся, и на одном коллаже мы видим двух Параджановых, двух Мессереров, трех Ахмадулиных…

Я говорил о том, что наотрез отказывался принимать подарки от Сережи. Но он упорно присылал свои приветы Белле. Однажды среди этих посылок Белла обнаружила замечательную старинную фарфоровую куклу в черном кружевном наряде, сшитом руками Параджанова. Помню черный, тоже кружевной, веер с пасторалью в стиле Ватто, который мы в свою очередь передарили Майе Плисецкой.

Я спросил Гарика, как Параджанов относился к Белле и ее творчеству. Вот отрывок из нашей беседы:

Г.П.: О стихах он не говорил, он не читал стихов, еле “Мойдодыра” одолел. Но он реагировал на звук голоса, на человека. Он восхищался Беллой, обожал ее представлять, обожал с ней выходить в общество. Белла Ахмадулина! Для него стихи – все это было ненужно, вторично, главное – сам человек… Взять утром чачу и напихать туда тархун или мяту и базилик, как Менделеев, – вот это было для него важно. А потом посылал меня, и я бежал с утра к вам с трехлитровым баллоном…

Б.М.: Да, он присылал чачу с тархуном, изумительную… А я не знал, что делать с этими подарками, как довезти до Москвы…

Г.П.: Еще я передавал вам приглашение к обеду и очень боялся перепутать, потому что Сережа беспечно устраивал обеды у кого хотел. Мне он говорил: передай, пожалуйста, Гочичеладзе, что мы сегодня обедаем у них. А кто обедает? И такой список: Ахмадулина, Мессерер… – человек сорок. Грузины сходили с ума. Им было приятно, конечно, но все равно непросто!..