Промельк Беллы

Среди друзей-литераторов, посещавших нас в Переделкине, был Илья Дадашидзе, поэт, приехавший в Москву из Баку, но успевший пройти в Тбилиси “школу” Гии Маргвелашвили и публиковавшийся в журнале “Литературная Грузия”. Илья был тонко организованным человеком и преклонялся перед стихами Беллы. Несмотря на утонченность и хрупкость, он обладал, как и Надежда Яковлевна, недюжинной силой воли. Белла посвятила ему стихотворение про свою лампу, которая светит ей, когда Белла возвращается домой.

Илья, по существу, стал доверенным лицом Надежды Яковлевны. Он постоянно бывал у нее, оказывая посильную помощь. Своей главной задачей он почитал свести нас с ней. Илья старался подробно рассказать о нас Надежде Яковлевне, которая была чрезвычайно строга и осторожна и обладала неукротимым нравом. В первый же наш визит, когда мы здоровались с ней, сказала Белле: “А правда ли, что Ваш первый муж был Евтушенко?” Белла сказала: “Да”. После чего Надежда Яковлевна торжествующе взглянула на нас и заявила: “Но ведь он же шут!” Мы с Беллой только рассмеялись в ответ.

В дальнейшем, когда она услышала из уст Беллы стихи о Мандельштаме, где были строки

…поэт, снабженный кляпом в рот,
и лакомка, лишенный хлеба…

она прониклась к Белле особенной любовью, хотя сама Белла утверждала, что Надежда Яковлевна больше любит меня. Она принимала нас, как правило, одетая для приема гостей, но лежа на постели под пледом или в кресле и будучи уже очень слабой, казалась совершенно бесплотной. Белле Надежда Яковлевна напоминала струйку дыма. Перед глазами стоит зрелище, когда ее тончайшие длинные пальцы ведут бесконечную игру с сигаретой, которая служит продолжением руки и становится ее неотъемлемой частью.

Жила Надежда Яковлевна на Большой Черемушкинской, близко от Профсоюзной улицы, на первом этаже типового шестиэтажного дома в однокомнатной квартире с кухней, где всегда кто-то находился из числа молодых людей обоего пола, опекавших ее. Надежда Яковлевна всегда старалась обеспечить молодых своих приверженцев чем-то вкусным и неизменно посылала кого-то из девочек, приходивших ей помогать, в магазин “Березку”, чтобы те что-то такое купили, чего не было в обычных магазинах. У Надежды Яковлевны были чеки, которые какими-то неведомыми путями поступали к ней из-за границы в виде гонорара за издание ее книги на Западе. Ими тоже распоряжались наиболее активные и вошедшие в доверие ее почитательницы. Возможно, доверие бывало чрезмерным, но, впрочем, думать об этом не хотелось, хотя беспомощность Надежды Яковлевны была очевидна. Несомненно, все ее любили и старались помочь, но не всегда знали, что следует делать. Молодые девочки спрашивали, что бы она хотела съесть? Ответы были иногда озадачивающие молодежь, не знавшую, о чем ее просят. Я помню, как-то Надежда Яковлевна на подобный вопрос сказала:

– Штрудель!

Но никто не знал, что это такое. Должен сознаться, что я, к своему стыду, не знал тоже. В то время таких заграничных сладостей не продавали. И был момент полной растерянности, пока кто-то по телефону не разведал смысл этого названия и не был придуман способ заменить “штрудель” чем-то близким по вкусу. В этой просьбе угадывалась память об Осипе Эмильевиче, который был сладкоежка, и его жена помнила, как они заказывали штрудель в какой-то кондитерской города Киева.

В один из наших с Беллой приездов Надежда Яковлевна была чрезвычайно возбуждена и, к нашему изумлению, буквально потребовала от нас, зная, что я на машине, ехать в магазин художественного фонда на Якиманке, покупать “зеленый камешек”! Имелось в виду колечко с очень маленьким изумрудом. При этом Надежда Яковлевна все время повторяла: “У меня есть деньги!”

Почему у нее возник подобный каприз, понять было трудно, но мы без единого слова возражения сели вместе с ней в мою машину и поехали в магазин. С нами поехала одна молодая девушка из ее окружения. Когда мы подъехали к магазину и вошли в него, я думаю, что на нас нельзя было не обратить внимания: впереди шла Надежда Яковлевна, которую я поддерживал под локоть. На ней была развевающаяся накидка, и ее порыв создавал в нашем воображении образ Ники Самофракийской. Несмотря на чрезвычайную слабость и хрупкость, Надежда Яковлевна находила в себе силы для стремительного движения вперед.

За нами шла Белла, которую все узнавали. Она была одета в костюм, придуманный мной и состоящий из коричневого бархатного пиджачка и блузки с черным жабо, лосин бежевого цвета и высоченных ботфорт из светло-коричневой кожи на высоком каблуке. Прическа у нее была тогда довольно пышная. Замыкала шествие красивая девушка Ира, одетая в длинный кардиган. Наше вторжение в магазин не осталось незамеченным и произвело сильное впечатление на покупателей, толпящихся у витрин.