Еще один пример того, как Юрий Петрович самозабвенно отстаивал собственное видение спектакля и как настойчиво добивался воплощения своих идей на сцене.
Могу похвалиться: в этих “Павших” (спектакль на Таганке) мы зажгли вечный огонь убиенным… до кремлевского огня. И как ни странно, потребовали, чтобы я это убрал. Я даже объяснить себе это не могу. Смонтировали мы декорации, все билеты, конечно, проданы. Вошли люди оттуда и сказали: “Уберите огонь. Мы пожарники. А иначе затопчем”. А у меня команда была крепкая. Физически. Мы так встали вокруг и говорим: “Давайте, топчите. Ну, начинайте”. Они струсили. Тогда меня сразу вызвали к телефону. Из МК партии. Дама – Бог с ней – может, вдруг еще жива. При виде меня она вся покрывалась пятнами, но не от любви. Она в блузочке, так открыто все. Она мне по телефону говорит: “Немедленно выступите и скажите, что… Выдумывайте, что хотите: по болезни, сломались декорации… и это не надо играть”. Я говорю: “Хорошо, я выйду и скажу вашу фамилию, имя, отчество, что сказали мне переменить спектакль”. Она сказала мне: “Вы не посмеете это сделать”. Я говорю: “Я посмею”. – “Играйте!” Ну, и потом, конечно, начались всякие для меня гадости. Но все-таки огонь горел. А я пригласил главного пожарника. Он пришел, мы встали с ним там, сзади, вместе в проходе. У нас посередине проход. Он посмотрел. Зажгли огонь – вся публика молча встала. Минута молчания. Павшим. И пожарник тихо сказал мне: “Беру на себя! У тебя коньяк есть?” Я говорю: “Есть”. – “Пойдем”. Он выпил полстакана коньяку и утвердил огонь. Ну, пока его не сняли с работы. Вот такие были фокусы. Так я отстаивал свое политическое кредо.
Последний спектакль
Спустя долгое время, уже в самом конце жизни, мы снова обрели друг друга. В последние полтора года я стал бывать в доме у Кати и Юрия Петровича постоянно, раз или в два в неделю. Мы вели бесконечные разговоры о задуманном спектакле и о жизни, понимая друг друга с полуслова. И вообще это была счастливая пора.
Мы делали спектакль, который дозрел до своего выпуска, что уже было чудо. А кульминацией нашего общения стала поездка в Париж. Юрий Петрович понимал: для того чтобы сделать спектакль о Мольере, надо вдохновиться современной парижской жизнью, почувствовать биение пульса сегодняшнего Парижа и получить впечатление от парижской театральной жизни.
Вообще, Мольер загадочная фигура: ничего не осталось от его рукописей, может быть, один или два автографа, а мы хотели увидеть текст, написанный рукой драматурга. Как оказалось, даже этого нет, ничего нет ни в театре, ни в музее “Комеди Франсэз”.