Промельк Беллы

Толстой ответил: “Общество трезвости? Это что ж такое, это когда собираются вместе, чтобы водку не пить? Уж если собираются, лучше бы пили”. Вот так вот приблизительно. С юмором ответил.

Б.М.: В Хамовниках замечательный музей, и на Кропоткинской, на Пречистенке, одноэтажное, но с колоннами здание, напротив музея Пушкина. Дом с колоннами – очень красивый особняк.

Б.А.: А мы там не бывали?

Б.М.: Были, были мы там не так давно, в Хамовниках на открытом воздухе литературный вечер, вспомнила? Еще Вознесенский приезжал туда.

И есть еще дом Толстого на Сивцевом Вражке. Об этом у Бунина тоже было воспоминание, о том, что он встретил Толстого, когда тот вез ведро на саночках и бормотал что-то: “Смерти нету, смерти нету…” Что-то там такое. Тоже дом Толстого, музея нет, хотя мемориальная доска висит.

Б.А.: На санках, я помню, с ведром. Ну и, конечно, Ясная Поляна, которая особенно помнится.

О Екатерине Александровне Мещерской

Б.А.: Да, Екатерина Александровна Мещерская, княжна Мещерская. Моя любовь к ней известна. Сколько времени я проводила там, просто не расставалась, можно сказать, и во многом ей помогла.

Б.М.: Дворник дядя Ваня сказал мне, что она живет во дворе этого же дома в бывшей дворницкой. Я спросил дядю Ваню: “А ты не можешь меня с ней познакомить?” Он ответил: “Конечно могу!” У меня какое-то предчувствие было, и я надел белую рубашку, галстук, синий блейзер с золотыми пуговицами и с дядей Ваней отправился к княжне. Звали ее Екатерина Александровна. Она открыла нам дверь и очень засмущалась своего домашнего вида: бигуди на голове и старый поношенный халат. Но пригласила нас войти, а сама пошла переодеваться. Когда она вернулась, я начал объяснять ей, что я художник, назвал свою фамилию и сказал, что живу в этом доме на шестом этаже. А дальше стал рассказывать ей про тебя…

Екатерина Александровна очень разволновалась, и это стало началом наших отношений.

Б.А.: Помнишь, как она подумала, что у нее телефон отключили?

Б.М.: Это великий случай.

Б.А.: Сначала я позвонила в справочное бюро и спросила телефон приемной КГБ. Когда я позвонила туда, ты помнишь?

Б.М.: Я сидел в это время на антресолях и рисовал, но когда услышал, что ты звонишь и спрашиваешь номер приемной КГБ, то чуть не свалился вниз. Чтобы понять, что творится, побежал к тебе. Оказалось, ты была взволнована тем, что Екатерина Александровна может оказаться отрезанной от телефона. Она плохо себя чувствовала и боялась, что, если что-нибудь с ней случиться, она не сможет позвонить в “скорую помощь”. Но твой звонок в КГБ показался мне безумием.

Б.А.: Ответил дежурный, подобострастный дежурный, это же что-то неимоверное. Я говорю: “Здравствуйте, это говорит Белла Ахмадулина. Понимаете, отключили телефон одной моей близкой знакомой, Екатерины Александровны Мещерской, и она думает, что это вы отключили после того, как ей из Нью-Йорка звонили и долго разговаривали”. Он отвечает: “Я вам перезвоню через десять минут”. Перезвонил. И сказал: “Белла Ахатовна, с телефоном все в порядке”. А я побежала к Екатерине Александровне. Она говорит: “Вы какая-то волшебница!” Ну, это ладно, это подлинный случай.

Б.М.: Как вы поехали к Залыгину? Расскажи, пожалуйста…

Б.А.: А вот так. Залыгин однажды при других людях и при мне рассказал такую историю. Он сибирский человек, в Сибири рожден, сибиряк, короче. Рассказал при всех и произвел на меня очень большое впечатление этим. Он рассказал, что, когда был еще мальчиком-подростком, в Сибири, мимо того места, где он был, везли составы с заключенными.

И вот он видел, как заключенные бросают записочки, в надежде, что кто-то поднимет. И он не поднял. И говорит, что всю жизнь раскаивался… а я, конечно, вспомнила случай с Рахилью, мамой Майи Плисецкой.

И вот он говорит: “Видел, но не поднял…”

И это меня так поразило, сразу он с другой стороны приоткрылся. Что не поднял – ну да, а что совесть мучит, мучит, мучит совесть. Да, вот. Я переменила к нему отношение. Он, Сергей Павлович, ко мне обращался, почему я в “Новый мир” ничего не хочу дать.

И вот я стала думать, Екатерина Александровна считала, что только одну вещь ее можно напечатать – это “Трудовое крещение”. И вот мы с ней отправились в “Новый мир”, а до этого я Залыгину позвонила! “Вы меня приглашали побеседовать, что-то вам предложить для журнала, не откажите мне, примите меня, но я хочу попросить не за себя, а за другого человека, за одну женщину, которая мне кажется весьма талантливой”. Он говорит: “Я вас приму, когда вам угодно”.