Как-то ее уговорила не появляться там. Потом был фильм “Дневные звезды” по ее сценарию, где играла Алла Демидова. Как ни странно, от всех своих горестей она очнулась во время блокады Ленинграда. Героически там жила, писала. Сколько судеб, сколько судеб. Ведь есть люди, которые вне этого живут?
Ночь была белой
Б.А.:
А там вот в Сортавале Валаам почти виден, Сортавала божественное для меня место оказалось, я там – удивительно как – каждый день писала, каждый день и каждую ночь. Сразу, как приехала, сразу написала стихотворение, и в последнюю ночь писала, там как раз перегорел свет – электрик запил – “для элегии тем больше у него причин, в ночь у него родился сын”. И я писала всю ночь, ночь была белой. Под окном стояло дерево, огромное дерево, черемуха, и такая каморка у меня была, вся наполненная лиловыми цветами, сиренью. Вот так хутор я там нашла, финский хутор, покинутый людьми.Вообще ж трагедию Финляндии я всегда очень сильно переживала, и поэтому меня вдохновляла Куоккала моя. Финны ездили мимо и всегда оставляли надпись: Куоккала. Они очень охотно ездили в Петербург, то есть в Ленинград тогда, хотя у них никто не запрещал пить, но почему-то именно там они напивались. Они намного лучше дома себя вели.
Б.М.:
Цены были выше на водку.Б.А.:
Цены? Ну, наверное. Вообще чудесная страна, волшебная. Потом мы еще там были, я помню. В Хельсинки. Но все время хотелось доказать им любовь. Ощущение вины было, проклятые, напали-таки на маленькую Финляндию, и так они героически боролись.Б.М.:
На каждом шагу эти доты, укрепления, на каждом шагу.“Мне восемьдесят лет. Еще легка походка”
Б.А.:
Анастасия Ивановна Цветаева… Ты знаешь не хуже, чем я, она была великий человек, меня она как-то сразу возлюбила, а стихотворение “Уроки музыки” она не любила, даже не хотела, чтобы оно печаталось:…И так далее. Кстати, Анастасия Ивановна совершенно права, потому что Марине пророчили судьбу музыкантши, и у меня это есть в стихах: “Младшей, музыкантше, назначена счастливая судьба”.
А помнишь, как мы с нашим маленьким коричневым пуделем Восиком приехали к ней туда, где она жила. Она спала, и сказали, что Анастасия Ивановна спит, и мы немедленно уехали, а она потом узнала и говорит: “Как вы могли?! Как вы могли? Это было прямо больно, неприятно, что приезжал Восик, а меня не разбудили!”
Мы с Беллой буквально влюбились в ее благородство, в изумительное устройство личности, в ее талант, ее любовь к животным (очень важную для нас с Беллой составляющую человеческой личности)!
Познакомились мы с Анастасией Ивановной, когда она уже была в преклонном возрасте. Первое, что бросалось в глаза, ее удивительно строгая подтянутая фигурка. Поражало воображение и то, что после стольких испытаний, посланных ей, она сохранила ясность ума, силу воли и способность писать стихи и прозу.
Много лет проживая в Тарусе, я впитал любовь к этим местам вместе с любовью к творчеству сестер Цветаевых. Этот путь любви пролегал для меня, а затем и для Беллы по булыжникам Тарусской дороги, через овраг – путь, который каждый день проделывали сестры Цветаевы, когда шли со своей дачи “Песочная”, арендуемой Иваном Владимировичем, в саму Тарусу, чтобы посетить рынок, продуктовые лавки, почту…
Музей Марины Цветаевой в Борисоглебском переулке устраивался при нашем с Беллой участии замечательной женщиной, Надеждой Ивановной Катаевой-Лыткиной.
Надежда Ивановна жила в “цветаевской” коммунальной квартире. Когда жильцов этого дома стали расселять, Надежда Ивановна не хотела уезжать, опасаясь, что после ее отъезда дом снесут вместе с комнатой Марины. Именно в этот момент произошло наше знакомство с Надеждой Ивановной. Она прошла всю войну с действующей армией, работала в полевом госпитале, ей довелось испытать все тяготы профессии военврача. Зная о славе и отзывчивости Беллы, она обратилась за помощью в деле спасения дома в Борисоглебском переулке.