Промельк Беллы

По приглашению Н. И. мы пошли к ней и застали разгром, оставшийся после выезда жильцов. С одной только заселенной комнатой, когда-то принадлежавшей Марине Ивановне, в ней она и жила. Комната Марины Ивановны и все подсобные помещения сохранились в первозданном виде. Они производили сильнейшее впечатление своей достоверностью. Сюда приходили по нашему приглашению Павел Антокольский и Евгений Симонов, бывший тогда главным режиссером Вахтанговского театра. Павел Григорьевич и его жена Зоя Баженова в 1920-е годы играли в театре Вахтангова, и они вспоминали путь от театра по Борисоглебскому переулку. С возникновением Нового Арбата ходить так стало нельзя, а раньше считалось, что этот дом расположен рядом с театром.

И пошли письма за нашими подписями во все инстанции в защиту дома. В итоге нам удалось отстоять его, и Надежда Ивановна стала первым директором музея Марины Цветаевой.

Творчество Цветаевой оказало на Беллу огромное влияние, и движение ее и Анастасии Ивановны навстречу друг другу было удивительным. Сейчас трудно проследить все этапы этого пути, но Анастасия Ивановна сама старалась их не забыть и писала Белле.

А. И. Цветаева – Б. Ахмадулиной

Дорогая Бэлла!

Когда я вошла в столовую, где уже горел телевизор, Вы уже говорили. Я не увидела, как Вы вышли на сцену. Несколько человек, сейчас живущих здесь, неотрывно глядели на невыносимое мной – от ионов страдаю – жерло света и звука. (За трапезами просила посадить меня спиной к нему; так – годы.) Но на сцене стояли Вы, мною единственно-любимый поэт (хоть знаю Вас по единичным стихам, случайным.) Периодику не читаю, зрение (минус 13 и минус 8 – двоят) – мешает. Да и неинтересно, чаще всего!

Голос, жест. Стать. И стихи, Ваши. Как была, полусняв по пути пальто, с висящим рукавом, не теряя минуты, я прислонилась об окно и застыла. Так я простояла, д<олжно> б<ыть>, не менее получаса. Затем очнулась и села (позади был ведь долгий день.) Бэлла, – великолепно!

Не одними моими глазами, а и Мариниными я глядела на Вас, и не слухом Вас слушала: так всегда нам шло в душу то же, все детство и всю юность. (Зрелость нас разлучила.) Но будьте в уверенности, что, если захолонуло мне сердце, – ее, бы, – тоже! Как бы встретила Вас, как бы признала! Какой родной пыл! Какой – почти безумный запал! Какой бредовой, в бреду безупречный, отбор тем! Вы – на той же земле живете, Бэлла, на которой жила Марина, – и как малые живут на этой земле!

Беспомощно-царственен жест – всей длиной рук – чуть в стороны, когда не хватало Вам слов для ответа! Ответов они хотели от Вас, когда вся Вы – вопрос к Вами еще, б<ыть> м<ожет>, не открытому Богу!