Промежуток

Главное – защитить девушку. Вполне звериная цель. Сейчас она гораздо четче, чем обычный прокорм. Интересней, чем созерцание. Это все бледно. Яркое: защитить. Я поняла: у нас есть враги. Хотя мы не враги им. И они невидимы. Скорее всего, это люди. Умного и хваткого Дарта рядом нет. Я осталась за старшую. Мои ноздри подрагивают от тревоги за Ингу. Ее длинные ноздри тоже дрожат – мне это видно снизу. Она тихонько напевает, в слабом голосе гордость и страх. Она готовит кашу с тушенкой. Каша сварилась, однородным теплым запахом хочет умиротворить, вогнать в сытую полудрему. Нам надо держаться начеку, эй! Тушенка пахнет, как старый, усталый зверь. Конечно, теплая пища нужна – когда еще будет такая возможность? Сожрать – и сразу оттолкнуться от мирного-сытого-сонного. А потом спрятаться в подпол. Это план Инги.

Мы уже нашли его в доме. Там темно, сыро, какие-то сооружения, и на них ряды прозрачностей с овощными культурами. Банки. Я видела: такие загружали разноцветными съедобностями пышнотелые тетки, приезжавшие сюда со своими ведрами-корзинами, сумками-рюкзаками, кобелями-щенками. Каждое лето. А потом все изменилось, и они забыли нашу деревню.

Я поспешно глотаю горячее в миске. Некогда развозить удовольствие. Не уверена, что спрятаться в подпол – наилучший выход. В том-то и дело, что выход оттуда один – наверх, и его легко заблокирует враг. Те, что пятнистой форме, с собаками, находят такое быстро. С собаками я договорюсь. Но ведь сначала они обнаружат нас! И у них будет оружие.

В прошлом году отстреливали расплодившихся бедолаг. Когда люди жили здесь, собак было много. Люди уехали, мы одичали. Они рыскали со своими ружьями, резко пахнущими горем и грубостью, с тонкой струйкой стыда. Да. Мне повезло. Тогда меня пригрели и сберегли две старые женщины. Теперь им уже не прокормить меня.

Но сейчас пятнистые люди ищут не собак – они ищут Ингу и Дарта. Нам лучше уходить в чащу. Прямо сейчас. Жаль, что хозяин, в дополнение к своей сметке и хватке, не обладает нюхом, способным распознавать наши запахи. А ведь он любит девушку. Я думала, влюбленные чувствуют друг друга на расстоянии. Со мной такое было, я понимаю такие вещи. Эта реальность чудесна, но отчасти ее можно объяснить. Думаю, и мыслечувства имеют запах – особенно близкие тебе и нежные – к тебе, о тебе. У них ни с чем не сравнимый тон, особенный флюид. Но здесь, как и вообще во всех чудесных вещах, важна обратная связь. Дар – и благодарность. Вызов – и ответ. Ты должна принять этот флюид, расслышать. И отправить воздушное сообщение его источнику. Отчетливое мыслечувство имеет стойкий запах. Есть надежда, что, даже если он растворится в воздухе расстояния, тот, кто думает о тебе, его почует.

Но девушка не отчетлива, как и ее мыслечувства. В них проникнуть трудно.

Я не берусь. Я просто становлюсь ушами Дарта, носом Дарта, решимостью Дарта.

Я берегу Ингу. Нет, идея подпола мне решительно не нравится. Где-то очень далеко чую смутный отблеск угрозы. Он как цвет воронова крыла. Это жестяной, холодный запах, хрипловатый привкус ржавчины. Может быть, он не про нас? Вот мелькнул остросладкий чирк разорванного травяного тела.

А, нет, не разорванного – раздавленного. Жмяк, жмяк. Пока далеко. Я забыла о пище и вопросительно смотрю на Ингу. Дергаю ушами. Из ее руки выпадает ложка и с тупым звяком замирает на деревянном полу. «Спускаемся, да?» – она припадает ко мне, ища защиты. Я встряхиваюсь, мотаю мордой – чтобы поняла как «нет-нет». Голос сейчас подавать не стоит.

Я вырываюсь из слабых рук девушки и приношу ей в зубах рюкзак. Наконец она понимает. Бросив туда книгу и несколько более мелких предметов, перелив воду из чайника в небольшую бутыль и захватив пару кирпичиков хлеба, Инга быстро одевается. Она сейчас похожа на взъерошенного птенца-переростка, у которого не получилось взлететь. Одежда не скрывает ее скелетика и кажется просто свалявшимися перьями.

Запах раздавленной травы медленно приближается к нам. Инга защищает ноги мягким тонким, а потом твердым.

На тщедушное тело, покрытое бежевокоричневым подпушьем, она натягивает рыжую-красную шкуру. Гладкую тонкую шкуру – ни меха, ни перьев. Красивую, прочную, но в ней будет трудно скрыться в летней листве. А листва сейчас… она еще такая… Говорит, что вся жизнь, вся зеленая жизнь впереди. Нет, листва не обманывает. Но потом опадает, истлевает. Пахнет! Ярко, как любящее, отдающее все существо.

И отпускает нас. Тихо говорит: дальше сами, сами… Осенняя листва прекрасна. Ингина шкура похожа на нее.

Я понимаю Дарта. Девушкой нужно руководить. Носом тычусь под коленки, выталкиваю из дома. Поздно, поздно! Теперь не только запах, но и звук! Два пса и четверо камуфляжей. Входят в деревню. Я всем телом ломлюсь сквозь спутанную траву. Она в росе. Инга скользит за мной.

2. Инга