Промысловые были

Уже светало и розовато светлело небо. Баскаков подошел к окну: «Какой же вид великолепный! Только ради одного этого стоит в Тузлуках жить». Лена просила разбудить рано – чтобы подольше побыть вместе. Едва он сварил кофе и поставил на поднос, из-за спины раздалось:

– Игорь, ну почему? Я же просила! – Леночка с непроснувшимися глазами стояла, чуть скосолапя ступни в пухлых тапочках-собаках.

– Что такое?

– Сколько раз я просила не заваривать в кружке. – И она дрыгнула икрой. – Это же мне выковыривать! Иначе все в раковину выливается, а она засоряется. Ну почему нельзя заварить в чайнике?

– Лен, ну ладно тебе… – пробно сказал Баскаков. Лена была полуночного склада и вставала трудно, долго молчала, а если ее тормошили, потешно вскрикивала: «Перестань со мной говорить!»

– Я не понимаю, почему ты так поступаешь!

Баскаков не только заваривал в кружке, но и всякий раз брал новую, и кружки с пересохшим сеном копились на тумбочке, на полу, на столике в коридоре – везде, где он слонялся в сочинительском поиске. Баскаков обожал густой тувинский хан-чай, куда добавлял мед с верховьев Катуни. Особенно возмущала Лену кружка от этого липкого пойла около дивана на полу: намертво приклеенная, с засохшими следами-кольцами вокруг. Казалось, ее проще разбить пинком, чем оторвать.

– Я пойду поработаю, – очень быстро сказал Баскаков и вышел на улицу огребать снег, который уже был огребен до немыслимости – стояли морозы и сугробы напоминали огромные заправленные койки. Вернулся морозный и в надежде, что сухой хрустящий простор через него охладит и Лену. Действительно, когда он вошел, она уже спокойно пила кофе. Для закрепления дела он рассказал про Джирджину:

– Ржака, – улыбнулась Лена. Улыбка была замечательная – верхняя губка подворачивалась кверху и чуть задиралась, и посередине между нею и носом получалась необычная поперечная складочка. Розовая рисочка, некоторое время сохраняющаяся, когда улыбка уже прошла:

– И что ты ответил?

– Что мне некогда. Что у соседа машина замерзла и я помогать пошел.

– Токо попробуй… – шуточно нахмурилась Лена. – У нас один день за всю неделю. Давай никуда не торопиться, – потянулась Леночка. – Спокойно поза-а-а… – Она глубоко-глубоко зевнула, смешно и как-то судорожно окаменев и росисто прослезившись: – Ой, Господи, поза…втракаем…

Сели за стол. Лена съела овсяную кашку на воде и перед тем как приступить к печеному яблоку, замерла и сказала:

– Тут новость. Вчера хотела сказать, но ты заснул.

– Что такое? – нахмурился Баскаков.

– Нас с премией прокатили.

– От тварины… – как бы между делом бросил Баскаков.

– В конце декабря объявили, но я решила не портить тебе Нового года. Ты и так был издерганный… И решила…

– И решила испортить Рождество.

– Ну тебя! – Лена отвернулась.

– Какого им надо? Я не понимаю, если честно.

– Скотинюги. Я тоже ничего не понимаю.

– Че-т-то мне потихоньку начинает все это надоедать, – очень распевно и задумчиво сказал Баскаков. – Только непонятно, почему вся эта раздающая медали кувырколлегия ничего не боится. Хотя оно, конечно, познавательно.

Лена была моложе мужа и ребенком в отношении некоторых современных явлений, которые у нее вызывали ощущение отличительной, нательной вроде бы близости. Иные взгляды Баскакова она принимала за «стариковство», и каждый выпад мужа воспринимала как подчеркивание разницы в возрасте. В обостренной же душе Баскакова резь вызывало любое проявление антирусского, и он опасался спутать в Леночке это антирусское с бездумно-молодежным и техническим. И шел спор – не спор, но соревнование, которое оба старались обратить в шутку, чтоб не «рассобачиться». Но Баскаков нет-нет да свою позицию подвыпячивал и поддразнивал Лену, хоть та в долгу не оставалась:

– Я всем долдонил, что у нынешних коммерческих издательств есть четкая идеология, направленная на внедрение западных ценностей в сознание русского человека. Именно этим я и объяснял, что меня не печатают… Но потом я написал очередную бескомпромиссно-русскую вещь, в которой уровнял градус художественности с температурой…

– …Колхозной густопсовости…

– Мировоззренческого накала…

– И добился…

– …И долбился в прошлогодние двери…

– И добился такого вектора тяги, что сейчас…

– …В тебя полетит мясорубка…

– С изменяемым вектором тяги. Теперь мне понятно, кто ланысь провел запуск беспилотного тестомеса…

– Игорь, я тебя просила! – взвизгнула Лена, не переносящая, когда он произносил старосибирские слова, например, «дивно», в смысле «много», и «ланысь», то есть в прошлом году. Сама притом вовсю говорила «ково», «подсобирываться» и «каляешься» (про его щетину).