Промысловые были

– Тих-тих-тих… Дак вот – книгу вдруг взяли в издательстве, от которого я этого не ожидал вовсе. Мгновенно Костя Чебунин направил туда же недоработанную рукопись, и его завернули на скаку. Так как справедливая его идея, не подкрепленная характерами и драматургией, настолько голо маячила, что более напоминала пугало для… в общем, напоминала пугало. И он закричал: вот оно! Вот! Идеология! Не печатают из-за идеологии! Но главное, что заблажил Константин Алексеевич ровно теми же словами, которыми еще недавно блажил и я. О чем это говорит?

– О том, что демагогия – профессиональная черта писателей.

– Это говорит о том, что навязанное нам современное мироустройство стоит на всемогуществе денег, и этим всемогуществом всякие штуки вроде идеологий не воспринимаются серьезно, несмотря на то что само это могущество примитивно, как расчеты в автолавке. Поэтому никакого единого специального вражьего центра управления внутри нашей страны нет – наоборот, все сделано так, чтоб никакие центры и штабы не могли решить ничего, а все автоматически решал механизм – такая центрифужка от стиральной машины, этих туда – этих сюда.

Еще минуту назад Леночка сама так и думала насчет «специального вражьего центра», но ее возмутил нарочито лекторский тон мужа:

– Прссьь… Чушь собачья! Сразу видно, что ты никогда не стирал рубахи. Культурную политику диктуют конкретные люди. Раньше были Катков и Сытин… А щас…

– А щас понятно. Но им необязательно объединяться в штаб-ссс! – Баскаков смешно надул валиками губы и по-мышиному пискнул, выпучив глаза. – Хотя они не могут без помощников, и тут-то начинается самое интересное. Оказывается, несмотря на всю безыдейность денежного мироустройства его подручниками выступают силы, которые всегда были самыми идейными – например, так называемая интеллигенция, выродившаяся до такой степени, что уже не кипит идеалами, а глухо и ватно блокирует все, что не подпадает под ее ценности. Это могут быть бывшие редакторы всяких «Либрикусов», когда-то крайне мягкие и вкрадчивые дамы, искушенные в «хорошей литературе», и прочая околохудожественная челядь, включая самих писателей, выпестованных этой средой и в нее вросших. И представители этой силы, будучи полнейшими нерусями по духу и, что самое возмутительное – уже независимо от породы – настолько обнаглели и сами себе изнравились, что считают хорошим тоном называть своими именами редакции, «редакция Норкиной», с претензией, с одной стороны, на нечто купеческое, промышленное, пушное, а с другой – на эксклюзивно-личное, именное, подчеркивающее, что попасть сюда – особая честь. И каким-то образом это шобла, объединенная, сложносплетенная и связанная и с редакторами, и «жюря́ми» премий, начинает пестовать писателей, выбирая их подчас самым неожиданным образом… Причем пестуется любое направление! Любое! Лишь бы отвлекало от главной темы!

Баскаков глянул на Леночку и тут же громко и протяжно-угрожающе спросил за нее:

– Како́й?

– Что какой? – вздрогнула Леночка, которая тайком подглядывала в свой будуарного вида экранчик.

– Какой темы? Русский человек в наши дни! Да! И уже придумано два метода: уход в проблемы других наций и эскапады в другие эпохи, оправдываемые демагогическим рассуждением о том, что, разобравшись в прошлом, мы, дескать, правильней поймем настоящее и заложим будущее. Поэтому я моментально стану самым облизываемым писателем. – «Об-ли-зы-ва-е-мым» он произнес по слогам. – Если напишу роман э-э-э… «Р-р-роман-Магадан», – раскатисто произнес Баскаков. – «Р-р-роман-Магадан» о… злоключениях лопарских шаманов в Колымских лагерях. Потом его командно переведут на все языки, поскольку в нем будет показано безобразное и бесчеловечное русское государство и стоящий его отвратительный русский человек. – Баскаков наморщился и сказал растерянно: – Да, только я все это вел к чему-то…

– К литературным дамам, которые не стали тебя облизывать, – язвительно сказала Леночка.

– Ну не только к дамам. – Баскаков удовлетворенно кивнул. – А вообще к этой публике, которой, несмотря на весь гуманитарный лоск, особое удовольствие доставляет лезть именно к самому заповедному и даже прикасаться своими холеными лапами к Сибири и Дальнему Востоку. Я тебе прочитаю один любопытный материалец, опубликованный в дальневосточном журнале «Охота и литература». Потерпишь? Он короткий.

«Сразу скажу, что от слов «автор» и «текст» меня всегда коробило. Они казались кощунственными, конторскими и свидетельствовали о падении культуры. Действительно: как же так – были писатель и литература, а стали автор и текст?»

– Очень оригинально, – фыркнула Лена, – дальше так же интересно будет?