Пронзая время

«Заплечный» удивлённо отшатнулся в сторону.

Я с кряхтением поднимаюсь на колени. Холодный земляной пол то приближается, то вновь отступает, словно я ещё в Хвалынском море на палубе струга. Наконец пол стремительно взмывает вверх — на нём видны засохшие ржавые пятна, которые стремительно растут перед глазами. Я проваливаюсь в красную пелену, под поверхностью которой спряталась тьма. Я ухожу на дно омут засасывает меня всё глубже и глубже.

— Гей, робяты! — зову я во тьме.

— Здесь мы, батько, рядом…

В голове гудят колокола — нас встречает Астрахань многоголосым и всё усиливающимся шумом.

* * *

После почти двухлетнего персидского похода мы вошли в Астрахань 21 августа 1669 года.

Мои струги и струги сопровождавшего нас князя Львова крепостные стены встретили пушечным боем — стрельцы не жалели зелья. Завидев нас, они дружно закричали:

— Слава атаману-батюшке, Степану Тимофеевичу!

— Вот ужо он потолкует с боярами и приказчиками! — говорили в толпе.

— У казаков разговор короткий — каменья за пазуху и в омут!

— …Патриаршие и государёвы струги разграбил, а людей боярских посёк, как уходили в Персию.

— …На Яике голову старосте отрубили и стрельцов посекли.

— Многих наших православных из басурманской неволи освободил.

— Так и надо шахам да ханам!

— Погоди, не зря вернулись — скоро и до наших доберётся!

— …а в царской грамоте милость и прощение — государь к себе на службу зовёт!

— Конечно — сокол донской не чета царским воеводам!

— Смотрите — вон он!

— Смотрите!

Князь Львов добродушно смотрит на меня. Высокий, статный воевода с чёрными усами и коротко стриженой бородой. На плечах мой подарок — богатая соболья шуба.

— Видишь, как тебя встречают, атаман?! Герой!

— Хороша встреча! — соглашаюсь я и низко кланяюсь столпившимся на берегу людям.

Нарастает их приветственный крик:

— Слава атаману Степану Тимофеевичу!!! Слава!!!

— В другой раз зайду — станем под городом, — говорю я воеводе.

Князь Львов что-то порывается сказать, но я его останавливаю: — Скоро приду, и обо всём потолкуем — и про грамоту, и про пушки, и про полонянников.

— И аргамаков, что в подарок государю везли, — вставляет воевода и улыбается, обнажая здоровые, крепкие зубы.

— И про аргамаков, — соглашаюсь я. — А пока дозволь, князь-воевода, моим казачкам вход в город. Товара у них много, пусть торгуют — твои купцы будут довольны.

— Пусть отдохнут, погуляют, — соглашается князь, — кабаки государёвы сидят без уловной деньги.

Я смеюсь:

— До этого мои робята всегда были охочи.

Струги Львова поворачивают к Астрахани — мы идём дальше.

— Нечего нам торопиться, — говорю я Якушке Гаврилову и Фролу Минаеву, пусть бояре посидят да подумают, чего ещё от Разина можно ожидать. Пусть напугаются.

Есаулы смеются:

— Ладная встреча, батька — ждали нас!

— Вот и закончился поход за зипунами, — вздыхает Минаев и сдвигает на затылок красную запорожскую шапку.

— Да новый начинается! — подмигиваю я своим есаулам. — В город пойдёте, присматривайтесь — может, скоро вернуться придётся.

— Поговорим с голутвенными да стрельцами, — кивает головой Гаврилов. — Ведь не зря они нас так встречают. Устроим им Яик-городок!

В город я вошёл через несколько дней — сошёл со струга по алой ковровой дорожке в окружении верных есаулов. За эти дни они успели узнать город и тайные думы посадских и стрельцов.

— Батька! — шептал мне в шатре Иван Черноярец. — Ждут тебя там, предлагают пошарпать бояр да купчишек. Среди стрельцов смута — жалованья давно не получают, а князь Прозоровский лютует. Ярыжники его ненавидят и стрельцы тоже. То же самое и в Царицыне. Говорят: придёте, откроем ворота и сдадим город, пойдём с вами против бояр и воевод. Люди дождались тебя, атаман — поквитаться хотят, зовут тебя и пойдут за тобой.

— Большое дело затеваем, Иван — не боишься на плаху?!

— Батька, да за тобой — хоть к чертям в ад! Серёга Кривой одобрил бы такое дело!

— Кривой? Давай, Ваня, помянем его — открывай бочонок, ставь кубки.

Черноярец покосился на вторую половину шатра — там, на ковре, за прозрачной занавеской сидела Юлдус, моя персиянка. Леско Черкашенин сделал ей куклу, и она с ней весь день играла.

У входа в шатёр послышались голоса.

— Вот и гости! — усмехнулся я. — Должно быть, опять князь Львов кличет.

Полог шатра откинулся и снаружи просунулась остроносая, с тёмной щёткой усов, голова Василия Уса.

— Здорово, атаман, привет тебе привёз с Дона и охочих до бояр казаков.

— Вот это гость! — воскликнул я, вскакивая и хватая лихого атамана в объятия…

На следующий день я посетил город. Рядом, оттирая толпу тугими плечами, шли Василий Ус, Фёдор Шелудяк, Иван Черноярец, Леско Черкашенин. Все в разукрашенных, богатых, золотых кафтанах, в лёгких алых чадыгах. У Ивана Черноярца в левом ухе блестит крупный изумруд. Сабли разукрашены драгоценными каменьями, ножны покрыты золотом.

Вокруг нас толпились чёрные люди — ярыжники, учужники и другая голь перекатная. По толпе вслед за нами шёл ропот.

— Отец-избавитель наш идёт!

— Атаманушко-заступник!

Я поклонился:

— Как живёте, люди добрые?