Пропаганда 2.0

В статье в New York Times под интересным названием «Позитивные разрывы» приводится мнение Дж. Коэна, ранее работавшего в госдепартаменте [10]. Он хочет объединить людей, знающих инструментарий, с людьми, которые понимают вызовы. Если социальные медиа способны разорвать статус-кво, то этот результат должен быть позитивным. Дж. Коэн (см. его био [11]), уйдя из госдепартамента, возглавил think tank Google Ideas (см. об этом [12] и сайт www.google.com/ideas).

В своей статье в Foreign Affairs вместе с главой Гугла Э. Шмидтом [13] он утверждает, что сочетание новых технологий с желанием больших свобод начало менять политику в наиболее неожиданных местах планеты. Вспоминаются результаты и кассетной революции Хомейни в Иране: «Американское правительство было осторожным в отношении кассет в Иране как из-за того, что эту новую технологию было трудно контролировать, так и из-за того, что Вашингтон смотрел на советский блок, думая, что кассеты могут использовать и для распространения коммунистической пропаганды. Не использовав эту технологию, США упустили важную возможность продвижения ценностей и политики и не поддержали менее известных демократических лидеров. К середине семидесятых производство кассет разбилось на растущие рынки, внезапно начав с развлекательности, и стало эффективным коммуникативным инструментом».

Гугловский think tank проводит саммит на тему конфликтов в цифровом мире [14]. Х. Ланда, возглавляющий сайт Cubanet (www.cubanet.org), где представлены новости о Кубе от независимых журналистов, рассказывает о трудностях коммуникации на самой Кубе и Кубы с миром [15]. Вся эта направленность вызывает совершенно понятную обеспокоенность у властей тех, кого хотят «открыть» миру. Они называют это политизацией технологий [16]. И даже Дж. Ассанж выступил со статьей, что Гугл не совсем то, за что он себя выдает [17].

В своем интервью Коэн говорит о пересечении технологий и геополитики [18]: «Многие из мировых вызовов, которые доминируют в дипломатических кругах или геополитических трендах, приходят из сред, возникающих в онлайне. Каждая отдельная страна или гражданин в мире серьезным образом делят свое время между физическим и дигитальным пространством. Это не значит, что технология или киберпространство являются параллельной вселенной, действующей отдельно от мира, который мы знаем. Это просто новое лицо международных отношений».

Он также акцентирует новые возможности в сфере смены режимов, которые несут новые технологии: «Революции стало легче начинать, но сложнее завершать. Технология может быть полезной для организации большого числа людей в онлайне и оффлайне для общей цели скинуть конкретного диктатора. Но в конце кто-то все равно должен выдвинуться в качестве президента с другой фамилией и предстать перед населением. Мы поняли из арабской весны, что технология не может создавать лидеров и институты, которых там нет. Традиционные черты революции все равно остаются. В Ливии, Египте и Йемене было большое число людей, скидывающих конкретное правительство, то, что в результате получилось, не так однозначно. В Ливии происходит ужасное насилие, Египет – очень нестабилен. В Йемене, можно согласиться, все движется лучше, чем ожидалось. Без реальных и новых лидеров вы не можете завершить революции. Это то, что имела Польша с Лехом Валенсой или Южная Африка с Нельсоном Манделой, и чего нет здесь» (см. близкую к безлидерской ситуацию в Молдове [19]).

Это и интересное, и важное наблюдение со стороны Коэна. Оно напрямую связано с тем, что сегодня фиксируют многие, например, французские исследователи заговорили не только о безлидерских революциях, но и о виртуальном коллективном сознании (VCC–Virtual Collective Consciousness), которое как раз и объясняет этот вариант безлидерства [20–21]. Интересно, что этот феномен отнесли к области киберпсихологии [22]. То есть, как и в случае социального инжиниринга в хакерстве, получили в результате гуманитарно-технический объект.

Если американцы в своих информационных операциях нацелены на изменение отношения к объекту, то британцы говорят не об отношенческих, а о поведенческих коммуникациях, призванных изменить не отношение, а поведение (см. подробнее [23–24]).

С. Тетем с соавтором отмечают, что подобные дебаты (отношенческая или поведенческая ориентации) идут и на уровне НАТО [25]. Они пишут: «Контраргумент состоит в том, что отношения целевой аудитории намного менее важны, чем их поведение, или латентное поведение. Этот аргумент основан на многолетних исследованиях в социальной науке, в которых последовательный опыт и конкретные анализы продемонстрировали, что отношения являются плохими предвестниками поведения, в то время как поведение является намного более сильным предвестником устойчивого поведения. Это, в свою очередь, ведет к принципиальному вопросу операций НАТО: можно ли использовать техники маркетинга и рекламы в конфликтных зонах?».