Пропащие праведники Двора Чудес (СИ)

— Читайте, доктор Кошон! — поклонился он осанистому черноволосому еще совсем не старому человеку в мантии профессора Сорбонны, знаменитому своим зычным голосом, привлекавшем на его лекции не только толпы студентов, но и множество прочих зевак, пусть и неспособных уяснить достоинство и красоты используемых им силлогизмов в толкованиях на книгу Эсфири, но воистину околдованных его манерой изъясняться.

— Мои добрые парижане! — начал мэтр, развернув свиток. — Моё сердце окончательно разорвалось от жалости при виде ваших страданий под тираническим и безумным правлением нечестивого Пьера дез Эссара и его клики, поставленной волей диавола и его приспешника — подлого убийцы и колдуна, зовущего себя герцогом Орлеанской. Господь наш снизошёл к вашим бедам и послал вам на помощь моих верных слуг — капитана Феба де Шатопёра и прево цеха храбрых парижских мясников Симона Кабоша. Они положили предел гнусностям, творимым наместником… — его голос набухал словно грозовая туча и гремел раскатами грома, — и прервал его злодеяния. Симон Кабош, — Пьер Кошон сделал паузу, словно ожидал явление вождя повстанцев, — Симон Кабош! — ещё раз повторил он, когда широкоплечий блондин в зелёной упелянде и зелёном колпаке — символе принадлежности Бургундскому дому — как ниоткуда выскочил из-за его спины и показался толпе.

— Кабош! Кабош! Кабош! — гремели вооружённые своими тесаками столпившиеся возле внешней стены центральной ложи забойщики, и толпа моментально поддержала своими возгласами клаку. — Ноэль! Ноэль! — обычно такими криками приветствовали в столице короля или возвращающегося с победой полководца.

— Симон Кабош, — Кошон ещё раз произнёс это имя, когда крики толпы начали стихать, — отныне провозглашаем тебя нашим наместником в городе Париже… — и вновь волна одобрения идёт по кругу зрительских помостов, и разгоревшееся в его середине пламя как-будто не волновало совершенно никого, — всем же подданным Двора Чудес, — он посмотрел на группку ничего не понимающих участников так и не начавшегося действа, столпившуюся под присмотром вооружённых распорядителей у подножия фасада почётной ложи, — мы объявляем королевскую милость в этом году. Идите с миром!

Поняв, что в этом году они остались без привычного развлечения, некоторые зрители начали роптать, другие, напротив, были вполне удовлетворены неожиданным финалом, славя милосердие любимого герцога, наконец-то вырвавшего бразды правления Францией из рук арманьяков. Ворота открылись меж тем, как подручные распорядителей начали торопливо заливать огонь с краев пожара — вдруг кое-что пригодится в будущем году, и Кабош приказал всей компании убираться на все четыре стороны. Несостоявшиеся трибуты не заставили себя упрашивать — мало ли что, как бы новый наместник не передумал. Первым чуть ли не бежал бывший солдат, крепко сжав в своей левой ладони руку Катрин из Валансьенна. Выпускать ее он был впредь совсем не расположен. Остальные поспевали за ним, словно уже выбрали его себе вождем, не сговариваясь. Все, кроме Аньес, которая стояла на месте, повернувшись затылком к почетной ложе, словно не могла оторвать взгляд от продолжавшего полыхать в середине арены пламени.

— Дамуазель де Бурлемон! — это был крик Симона Кабоша, который наконец-то обратил на нее внимание. — Слава Господу, Вы живы! Капитан Феб, дорогу нашей славной Аньес!

Феб кивнул гвардейцу, чтобы тот открыл калитку, ведущую на покрытую бархатными покрывалами лестницу, но мнимая Эсмеральда так и не успела на нее ступить.

— Умри, мерзкая цыганка! — какая-то женщина с перекошенной от ненависти гримасой выскочила ей навстречу и ударила кинжалом так стремительно, что с лица Аньес так и не успела сойти блаженная улыбка, с которой она смотрела на свой триумф.

— Флора, нет! — только и успел бессильно крикнуть Шатопер со своего почетного места.

— Поздно, любимый, египетская кровь рассталась с грязным телом, — радостно орала Флора, потрясая своим оружием, — слава герцогу Бур…

Договорить она не успела. Грязная закопченная ладонь, поросшая снаружи рыжим, как у орангутанга волосом заткнула ей рот, а другая, перехватила руку, державшую кинжал. Никто из зрителей не услышал ни хруста ломающейся кости, ни сдавленного железной хваткой Квазимодо стона мстительницы. Помешал шум общей суматохи, перекрытый трубным возгласом Кошона.

— Арманьякская ведьма! — кричал мэтр, указывая пальцем на Флору. — Она хотела убить Симона Кабоша. Ее послал нечестивый Орлеан! Но ее жертвой стала невинная, как агнец, дамуазель де Бурлемон!

Если бы невесте капитана не было дико больно от разорванных нервов сломанной правой руки, она была бы возмущена этим лживым обвинением в связях с Арманьякским домом, но задыхающейся в лапах горбатого звонаря девушке было явно не до оправданий.

— В огонь ведьму! В огонь! Огонь! — подхватила толпа, осознавшая вдруг, что сегодняшний день окажется не таким уж скучным, как ей только что казаться.