Мы пошли перекусить в огороженный кондоминиум неподалёку, арендованный двумя нашими парами. Всё было новеньким, белым, с ковровыми покрытиями от стены до стены. Типичная вычурная мебель подпирала наклонный потолок, заканчивавшийся панорамными окнами, выходившими на ярко-зелёную психоделическую лужайку. Юджи сел спиной к окну. Чучи Баба, шотландская овчарка Сидда и Кары, принесла ему деньги в ошейнике. Сидд был ветераном вьетнамской войны. Его жена Кара стала такой же преданной Юджи, как и он сам, хотя прежде, в результате контактов с Ошо, её дом гостеприимно раскрывал двери любому духовному учителю, проезжавшему через Южную Калифорнию. Свою первую встречу с Юджи Сидд сравнил с миссией в джунглях, вызывавшей ощущение смерти, дышащей тебе в затылок. Он говорил, что во время первой встречи волоски на его шее буквально встали дыбом — и это было реальное физическое ощущение. Подняв глаза, он увидел, что Юджи смотрит на него.
Мы пили кофе, ели торт, печенье и картофельные чипсы. Юджи напоминал нам о том, что во всех продуктах присутствуют пищевые добавки.
— В вашем сыре есть морфин!
Лиза недавно нашла в Интернете ссылку по этому поводу.
— Даже овсянка вызывает привыкание, поэтому я перестал её есть, — сказал он с ноткой отвращения.
В одной из ссылок ему понравилось название «окулярная проекция». Он сказал, что людям, оперирующим этим понятием, он бы хотел задать один-единственный вопрос: «Где внутри меня происходит процесс создания образов?» После «катастрофы» эта способность у него исчезла. Было ли это место областью сознания, где не только создаются образы, но и поддерживается идея непрерывности личности? Он был не способен формировать образы людей, как только они исчезали у него из вида. Он говорил, что у него остались только слова, с помощью которых он мог описывать вещи, но образов не было. Понять это было нелегко.
— Я могу сидеть в этом кресле бесконечно. Мне не бывает скучно. Вам, людям, бывает скучно, потому что вы думаете, что где-то происходит что-то более интересное.
После «катастрофы» он, казалось, жил на краю безразличной чёрной дыры полного растворения.
— Я умираю постоянно. Кажется, вы не понимаете, что жизнь и смерть — это единое движение. Каждый раз, когда мысль возникает, она здесь выжигается. Похоже, вы не понимаете. Те ублюдки заложили в вас все мысли и идеи. Ничто из того, что вы видите, ничто из того, что вы переживаете, не является вашим собственным. У меня всё то же самое. У меня нет ни одной мысли, ни одной идеи, которую я мог бы назвать своей.
Центральная структура создания образов разбилась в нём, как фарфоровая кукла, на мелкие кусочки, полностью перестроив биохимию его тела, после чего склеить его было невозможно. «Я как тот Шалтай-Болтай. Того Юджи восстановить невозможно. Он много раз пытался, но нет никакого способа заставить его продолжаться хоть сколько-нибудь».
По молодости он брал уроки йоги, чтобы справиться с болью переходного процесса, но в итоге понял, что они не помогают, — по его словам, энергия поменяла направление: она стала идти не снизу вверх, а сверху вниз.
— Вы не готовы совершить самоубийство, — сказал он своим друзьям в 1970 году. У Юджи не было суицидальных наклонностей, но в момент поиска страсть, с которой он искал ответ на вопрос, его готовность рискнуть всем в конце концов столкнула его с обрыва, и когда он обнаружил, что остался жив, оказался в новом, совершенно незнакомом месте.
— Старик намекал, что там ничего нет, — вспоминал он свой разговор с Джидду Кришнамурти. — Я представлял, что есть вершина, на которую я должен забраться. А он мне сказал: «Мальчик, тебе придётся прыгать на равнине». Но я не мог.
Он описал опыт смерти, ставший предметом обсуждения в группе Джидду Кришнамурти в 1953 году, сделавший очевидной их тесную связь с учителем на тот момент. Он рассказал Джидду Кришнамурти о своём переживании смерти, на что тот несколько грубовато ответил: «Зачем ты мне об этом говоришь? Если что-то в этом есть, оно будет работать!» Тогда Юджи спросил, означает ли это, что ему стоит перестать ходить на беседы, и старик категорично ответил: «Ни в коем случае!» Это был Юджи, которого я не знал, — страстный ищущий, повинующийся каждому слову своего учителя.
— Оглядываясь назад, я вижу, что это… (переживание смерти) обладает собственной движущей силой.
Движимый этой силой, Юджи вылетел в забвение, как от удара молнии или неожиданного удара в лобовую. Беспричинно.
— Я мог сойти с ума. Мне повезло, что я не съехал с катушек. Крепость физического тела и ригидность ума, возможно, спасли его от смерти или безумия. Иначе зачем он снова и снова повторял, что это унесло жизни тех святых и мудрецов, кто занимался медитацией всерьёз?