Читаем Пропасть полностью

Украина ошеломила меня уровнем бьющей в глаза бедности — в сравнении с тем, что я видел там раньше. При советской власти (того периода, который я застал) это была весьма зажиточная республика, с уровнем жизни, явно более высоким чем в Центральной России (если не брать саму Москву). Тут никто не ездил на электричках километров за двести, за колбасой, или стиральным порошком. Прилавки магазинов ломились от товаров, люди были очень хорошо одеты, женщины не выходили на улицы без многочисленных золотых украшений. Шахтёры Донбасса считали зазорным ехать на черноморские курорты не на своей машине. И, скажем откровенно, украинцы, в массе своей, отличались избалованностью и надменностью. Нередко, побывавшие на Украине русские, вздыхая говорили: "Хорошо у них там, всё есть. Но люди — тяжёлые". На украинских вокзалах милиция пристально вглядывалась в каждого, кто был — не то что плохо, а просто недостаточно дорого одет.

Теперь я увидел серые толпы невзрачно одетых людей (практически на любом вокзале), с громадным количеством тачек, баулов, сумок, корзин, тюков и коробов. Люди брали штурмом поезда и электрички, стремясь любыми путями попасть в Россию, чтобы хоть что-то продать за русские рубли. На местных же рынках царила пустота. Никто ничего не хотел продавать за купоны, курс которых был потрясающе низким. Порой можно было услышать диковато (с непривычки) звучащие фразы: "Зарплата — четыре миллиона! Хоть ложись и помирай"…

Правда и жизнь была подешевле чем в России. Но не во всём. Одежда, обувь и хлеб, стоили не дешевле российских. Зато очень дешёвым был проезд в электричках. Но поездка в этих самых электричках (видимо как раз по причине дешевизны билетов) была одним большим мучением. Вагоны набивались битком. Жара, духота, дышать нечем, люди стоят тесно прижавшись друг к другу — даже в тамбурах. Кругом — всевозможные коробки и баулы. И по этим вагонам, беспрерывным потоком, умудряются сновать торгаши всех возрастов — от детей до стариков. Торгуют чем угодно — от домашних пирожков до порнографических журнальчиков. Почти все разговоры — о торговле, деньгах, курсе купонов, ценах на московских рынках. Иной раз слышится ругань — примерно на те же темы. Какая-то цыганка матерится на весь вагон: братья-славяне умудрились надуть её при обмене рублей на купоны… На всём — в том числе на облике обшарпанных вокзалов и грязноватых электричек с ободранными начисто сиденьями (это охотники за кожей постарались), лежит отпечаток какого-то тотального бедствия. Такое впечатление, что вся Украина устремилась куда-то с тачками и баулами. В разговорах упоминаются такие факты, что уж не знаешь — верить ли?

Один мужичок говорит что знает предприятие, где зарплату выдают гробами. Другой рассказывает о кирпичном заводе, на котором с рабочими расплачиваются кирпичами. Третий повествует о том, что в их местности стали хоронить людей без гробов — на которые просто нет денег. Четвёртый — о том, что кое-где на пригородных линиях, вместо тепловозов, тянут вагоны паровозы. Какой-то дед хвалит Туркменбаши — дескать, золотой человек, дал своим людям четыре бесплатных "вещи": воду, газ, свет, соль. Кто-то возмущается низким курсом купонов: "Чи мы усих дурнише?!" А кто-то в ответ начинает доказывать, что это роли не играет — дескать, у японцев иены и у итальянцев лиры, тоже дешёвые, но они живут прилично. Мол, всё зависит не от высоты курса денег, а от того, сколько их люди на руки получают. Слова вообще-то разумные, но и без того раздражённую публику, они ещё больше злят. Слышатся язвительно-издевательские комментарии… И такой базар-вокзал на колёсах — практически в каждой электричке. Все поголовно жалуются на жизнь и дружно ругают власть. У меня лично создалось такое впечатление, что если бы в тот "купонный" период, нашлась на Украине спаянная группа боевиков, типа коммунистов образца 1917 года, или хотя бы уровня махновцев — у этой группы были бы все шансы поднять мощное вооружённое восстание, в котором приняло бы участие большинство населения.

Однако были на Украине и такие особенности, которые выгодно отличали её от России. Явно пошли на убыль заносчивость и демонстративное презрение к небогатым людям. Стало больше душевности в отношениях. В какой-то степени, трудности сблизили людей. На Украине я увидел вокзалы, на которых можно было ночевать. Я был одет столь же невзрачно, как и большинство других пассажиров. Порой люди укладывались спать прямо на пол, подстелив какие-нибудь картонки. Укладывался и я.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941
100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии».В первой книге охватывается период жизни и деятельности Л.П. Берии с 1917 по 1941 год, во второй книге «От славы к проклятиям» — с 22 июня 1941 года по 26 июня 1953 года.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное