Читаем Пропасть полностью

Правда некоторые солдаты, втихаря передавая мне сигареты (не знали что я не курю), шёпотом рассказывали, как их заставляли под каждый куст заглядывать и поля чуть ли не с граблями прочёсывать; оказывали и другие знаки внимания. Но это были единичные, редкие исключения. При этом они всё время оглядывались, опасаясь не только офицеров, но и своих сослуживцев-солдат. Они-то (и не только, впрочем, они) и рассказали мне, что бывает с теми, кого удаётся задержать при попытке перехода границы.

Я в свою очередь, закормленный поляками, позволил себе слегка покапризничать — дескать, пошли вы нахрен со своим угощением; ещё отравите, волки позорные!..

Во Львове держали меня в тюрьме КГБ (в изоляторе, то есть — у нас ведь нет тюрем, мы такие стыдливые…). Это огромное старинное здание в несколько этажей — не считая подвалов. Здесь ещё австрийская тюрьма располагалась — когда Львов был Лембергом. Потом там разместилась польская каталажка, затем — советская; после — германское Гестапо. Потом — опять советская тюряга, созданная специально для "государственных" преступников. Спецслужбы Австрии, Польши, СССР, гитлеровского Рейха, и вновь СССР (наверняка и сегодняшней незалежной Украины), заботливо передавали друг другу, из рук в руки, в целости и сохранности, сей ценный объект. Рушились империи и диктаторские режимы, вдребезги разносились заводы и фабрики, школы и больницы, клубы и жилые дома. Беззастенчиво попирались границы и отправлялись в мусорные корзины международные договора, исчезали одни и рождались другие государства; войны огненным валом проносились — то с запада на восток, то с востока на запад, перехлёстывая, кажись, через каждый камень. А тюрьма — стояла и стоит. Она всем нужна.

И во всём этом громадном здании, нас — таких жутких государственных преступников — было два-три человека единовременно. А охраны, естественно — полный штат. То есть — гораздо больше чем нас.

Несколько месяцев я провёл в одиночке. Впрочем — книги были. Поэтому одиночество не было слишком тяжким. От нечего делать я даже проштудировал Большую Украинскую Энциклопедию — на украинском языке. Естественно, понимал — с пятого на десятое. И всё же, какая-никакая, пища для ума. Потом появился сокамерник — солдатик, сбежавший из воинской части, дислоцировавшейся в ГДР. Сам — родом из Павлодара, что в Казахстане. Облик: полуевропейский-полуазиатский. Фамилия чешская — Рачек. В общем — типичный представитель "многонационального казахстанского народа", той этнической каши, которая была намешана ссылками в Казахстан самых разных народов, а затем массовым загоном в казахские степи громадных толп "целинников" со всей страны. Этот "условно русский" парень из Казахстана, служил в десантуре. Только бежал он не от нас, а к нам (бывают оказывается и такие чудаки). Прошёл и Восточную Германию (правда, при помощи какого-то старика-немца), и Польшу. Преодолел советскую границу. Сам явился сдаваться на погранзаставу в Раве-Русской (Львовская область). Почему-то вообразил, что, раз он бежал не на Запад, а на Восток — его похлопают по плечу, восхитятся проворством и преданностью, погрозят для приличия пальцем и домой отпустят (ну, или пошлют служить в другую часть). Да ещё имел глупость честно рассказать о том — где, когда и как, воровал еду и сохнущую на солнце одежду. А слова-то в протокол заносятся. А из ГДР (там вообще ничто плохо не лежит и люди по любому поводу в полицию стукнуть рады), да из Польши, подтверждения приходят — верно, мол, пропадало там-то то-то и тогда-то… В общем навис над ним срок — не только за дезертирство и нелегальный переход границы, но и за кражи. И ведь всего в 60 километрах от границы с Западной Германией служил — возможность уйти на Запад была, если бы он этого только захотел.

Однажды проснулся он, весь какой-то взъерошенный, глазами растерянно хлопает. "Слушай — говорит — сон мне такой странный приснился. Будто ты на какой-то лестничной площадке находишься. Нагнулся — пистолет с полу подымаешь. Вокруг тебя суета какая-то, стук, треск, солдаты снизу на тебя смотрят — а ты наверху, с пистолетом в руках стоишь"…

Я только посмеялся. Пистолета-то в руках отродясь не держал — какие нафиг пистолеты в стройбате?!..

И вдруг, на следующий день — вызывают меня на суд. Заранее, естественно, не предупреждали — у нас ведь кругом секреты, да военные тайны. Всё делается тайком, рывком, да ненароком. Поставить человека заранее о чём-либо в известность — это ж земля перевернётся!

Думалось что дадут мне от трёх до пяти лет — и в лагерь отправят.

Но, к моему удивлению, впарили мне 3 года — не зоны, а дисциплинарного батальона. Дисбата, то есть. Это называется — оказали снисхождение. Ведь считается что в дисбате человек не "сидит", а служит. Судимости у него, вроде как нет (хотя — не может того быть, чтобы где-то что-то в архивах по этому поводу не хранилось).

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941
100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии».В первой книге охватывается период жизни и деятельности Л.П. Берии с 1917 по 1941 год, во второй книге «От славы к проклятиям» — с 22 июня 1941 года по 26 июня 1953 года.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное